— В самом деле? — Он ополоснул лицо водой. — Прощайте, мисс Лей.
— Всего хорошего. — Она попыталась улыбнуться, словно извиняясь: — Прости. Я подумала, что стала твоей пленницей.
Он вынул из ванны пробку и стянул с крючка полотенце.
— Так оно и есть.
— Но ты же сам сказал, что ключ.
— Прощайте, мисс Лей. — Он растопырил пальцы и толкнул рукой дверь, как бы подгоняя гостью к выходу.
Ей не надо было садиться за руль. Эта мысль не давала ей покоя всю обратную дорогу, стуча по мозгам, как самая настоящая мигрень, в отчаянии напоминая Роз, что инстинкт самосохранения все же был первейшим в природе. Но Хэл оказался прав. Она была его пленницей, и желание уехать оказалось слишком сильным. «Как же это просто, — думала она. — Просто, очень просто, очень просто». Свет фонарей превращался из маленьких отдаленных точек в сияющие белые солнца, мелькающие и ослепляющие, словно манящие к себе, к этому переливчатому свету. Это стремление повернуть руль в сторону света становилось невыносимым. Каким безболезненным будет этот переход в момент ослепления, и какой яркой — вечность! Так просто… так просто… так просто…
Олив достала из пачки сигарету и жадно закурила.
— Вы опоздали. Я боялась, что вы вообще не придете. — Она втянула в легкие дым. — Я чуть не умерла, так мне хотелось курить! — Ее руки и сорочка были перепачканы чем-то напоминающим серую глину.
— Разве вам здесь не разрешают курить?
— Ровно столько, сколько вы сможете купить на заработанные деньги. У меня сигареты кончаются раньше, чем заканчивается неделя. — Она тщательно потерла ладони, и на стол посыпались серые хлопья.
— Что это? — удивилась Роз.
— Глина. — Олив не стала вынимать сигарету изо рта и принялась убирать такие же крошки с груди. — А почему, как вы думаете, меня прозвали Скульпторшей?
Роз чуть было не ляпнула нечто бестактное, но вовремя передумала.
— И что же вы лепите?
— Людей.
— Каких людей? Воображаемых или ваших знакомых?
— И тех и других, — ответила Олив после секундного колебания. Она молча выдержала взгляд Роз и добавила. — Я вас тоже слепила.
Роз удивленно смотрела на свою собеседницу.
— Что ж, надеюсь только, что вы не будете втыкать в эту фигурку булавки. — Журналистка едва заметно улыбнулась. — Судя по тому, как я себя сегодня чувствую, кто-то этим уже активно занялся.
Глаза Олив слегка озарились любопытством. Она оставила в покое глиняные хлопья и пристально посмотрела на Роз.
— Что с вами стряслось?
Роз провела выходные дома, в настоящем заточении, анализируя снова и снова свое положение, пока мозги ее не расплавились.
— Ничего. Просто болит голова.
И это тоже было правдой. Ситуация не менялась. Она так и оставалась пленницей.
Теперь Олив таращилась на сигаретный дым.
— Вы передумали насчет книги?
— Нет.
— Тогда врубайте.
Роз включила магнитофон.
— Вторая беседа с Олив Мартин. Девятнадцатое апреля, понедельник. Олив, расскажите мне о сержанте Хоксли, том самом полицейском, который вас арестовал. Вы успели с ним познакомиться? Как он с вами обращался?
Если громадная женщина и удивилась, услышав такой вопрос, она не подала виду. Она молчала несколько секунд, после чего заговорила:
— Это такой, темноволосый, да? Хэл, мне помнится, его называли Хэл.
Роз кивнула.
— Нормальный человек.
— Он не запугивал тебя?
— Он вел себя нормально. — Она глубоко затянулась и внимательно посмотрела на журналистку. — Вы с ним разговаривали?
— Да.
— Он говорил вам, что его вырвало, как только он увидел тела? — Голос ее повысился. Что это? «Неужели ее позабавило такое поведение полицейского?» — размышляла Роз. Но ничего забавного тут не было.
— Нет. — Она покачала головой. — Ничего такого он мне не говорил.
— Да и не только он один. — Олив немного помолчала. — Я предложила им выпить чаю, но чайник находился на кухне. — Она перевела взгляд на потолок, понимая, очевидно, что сказала сейчас нечто бестактное. — В общем, он мне понравился. Он был единственным, кто разговаривал со мной. Наверное, я просто онемела и оглохла в отношении интереса, который ко мне проявляли все остальные. В полицейском участке он даже угостил меня бутербродом. Он вел себя нормально.
Роз кивнула.
— Расскажите мне, что произошло.
Олив взяла еще одну сигарету и прикурила ее от бычка.
— Они меня арестовали.
— Нет. До этого момента.
— Я позвонила в полицейский участок, назвала свой адрес и добавила, что тела находятся на кухне.
— А еще раньше?
Олив замолчала.
Роз решила подойти с другой стороны.
— Девятого сентября восемьдесят седьмого года была среда. Исходя из твоего заявления, ты убила и расчленила Эмбер и мать утром. — Роз не сводила глаз с собеседницы. — Неужели никто из соседей ничего не слышал и не пришел к вам, чтобы узнать, что случилось?
В лице Олив что-то изменилось. Так, едва заметно дернулся уголок глаза. Легкий тик, почти неуловимый в складках жира.
— Это мужчина, да? — тихо спросила Олив.
— В каком смысле? — непонимающе отозвалась Роз.
Между раздутыми веками из глаз Олив словно полилось сострадание.
— Пожалуй, это одно из немногих преимуществ, которые получаешь, находясь здесь. Ни один мужчина уже не в состоянии доставить тебе неприятности и превратить твою жизнь в сплошное несчастье. Конечно, они немного раздражают, когда начинаешь думать о том, что все эти мужья и поклонники продолжают спокойно жить на свободе. Но зато ты при этом освобождаешься от мук ежедневного общения. — Она сложила губы трубочкой, будто что-то вспоминая. — Видите ли, я всегда завидовала монахиням. Когда тебе не надо ни с кем состязаться, жизнь становится легче.
Роз поиграла карандашом. «Однако, Олив чересчур умна, чтобы обсуждать роль мужчины в своей собственной жизни, — задумалась она. — Если допустить, конечно, что такой вообще существовал». А говорила ли она правду про аборт?
— Но зато она не такая интересная. Вы не получите никакого вознаграждения.
С другой стороны стола послушался какой-то странный шум.
— Некоторое вознаграждение вас все же ожидает, — возразила Олив. — Знаете, какое было любимое высказывание моего отца? «Игра не стоит свеч». Он сводил этими словами с ума мою мать. Но в вашем случае эта поговорка оказалась права. Кто бы он ни был, он не приносит вам счастья.