Сара удивленно хмыкнула.

– Вы вовсе не обыватель, – ответила она. – Джек был бы вами восхищен. Ценитель во всем его великолепии. Разве эти картины не прекрасны?

– Сколько он за них просит?

– Джек продал лишь одну, портрет случайной любовницы. Он получил за него десять тысяч фунтов. Человек, заплативший ему, оказался агентом по продаже предметов искусства с Бонд-стрит. Он тогда назвал Джека самым потрясающим художником. Мы уже подумали, что пробил наш час, но три месяца спустя бедолага умер, и с тех пор больше никто не проявлял интереса к картинам Джека.

– Неправда. Преподобный Маттьюз сказал, что не задумываясь приобрел бы один холст, будь он хоть чуть подешевле. Если на то пошло, то и я бы не отказался. Ваш муж когда-нибудь рисовал семейные пары? Я заплатил бы две тысячи за портрет с моей старушкой и повесил бы его над камином. – Купер пристально посмотрел на портрет Матильды. – Думаю, золотой цвет в ее характере – это подкупающее чувство юмора. Моя старушка тоже посмеяться любит. Она будет вся золотая. Хотелось бы взглянуть...

Около двери послышался шорох.

– А вы сами, каким цветом были бы вы? – раздался веселый голос Джека.

Сердце Сары чуть не выпрыгнуло из груди, а сержант лишь внимательно осмотрел вновь прибывшего.

– Если предположить, что я правильно интерпретировал эти картины, сэр, то я окажусь смесью синего и фиолетового из-за своего трезвого цинизма-реализма, так же как ваша жена и миссис Гиллеспи. Немного зеленого, олицетворяющего благопристойность и честность доктора Блейкни и полностью отсутствующего на портрете миссис Гиллеспи, – он улыбнулся, – и много-много черного.

– Почему черного?

– Потому что я в потемках, – сказал он благодушно, вытаскивая свое удостоверение из внутреннего кармана. – Сержант Купер, сэр, детектив из лирмутской полиции. Я расследую смерть миссис Матильды Гиллеспи, проживавшей в «Кедровом доме», в Фонтвилле. Может, объясните мне, почему она позировала вам с «уздечкой для сварливых» на голове? В свете того, как она умерла, очень бы хотелось это выяснить.

Артрит – это настоящий мучитель. Он делает человека уязвимым. Будь я менее циничной, то сказала бы, что у Сары дар к врачеванию. Хотя, если честно, любой доктор смотрелся бы настоящим светилом после старого дурака Хендри. Он былнастолько ленив, что не удосуживался читать и быть в курсе новостей медицины. Сара говорит, будто в области лечения артрита ушли далеко вперед, о чем Хендри даже и не догадывался. Надо бы подать на него в суд, если и не ради себя, так ради Джоанны. Несомненно, это он приучил ее к наркотикам.

Сара спросила сегодня, как у меня дела, и я ответила строкой из «Короля Лира»: «Я в цвете сил. Я поднимаюсь в гору. Храните, боги, незаконных впредь!» [13] Она, естественно, решила, что я говорю про себя, засмеялась и сказала: «Мегера – возможно, Матильда, но не незаконная. Единственный ублюдок, которого я знаю – это Джек». Я спросила, чем он заслужил подобное отношение. «Он воспринимает мою любовь как должное, – ответила Сара, – и предлагает свою каждой женщине, которая окажется достаточно глупа, чтобы польстить ему».

Насколько сложны человеческие отношения. Это не тот Джек, которого я знаю. По-моему, он хранит свою любовь так же ревностно, как и свое искусство. Думаю, на самом деле Сара воспринимает и себя, и его сквозь темное стекло. Она верит, что Джек погуливает, но это происходит оттого, по-моему, что единственный критерий оценки для Сары – его влияние на женщин. Его страсти пугают ее, так как они находятся вне зоны ее контроля. Кроме того, Сара заблуждается, полагая, что хорошо понимает направление его страстей.

Я обожаю Джека. Он поощряет меня «не страшиться гибели», ибо, что такое жизнь, если не восстание против смерти.

ГЛАВА 6

Вайолет Орлофф неподвижно стояла на кухне бокового коттеджа, прислушиваясь к скандалу, разразившемуся в холле «Кедрового дома». У нее был виноватый вид человека, раздираемого одновременным желанием уйти и остаться, но в отличие от большинства подслушивающих женщине не грозило разоблачение, и в итоге любопытство возобладало над совестью. Она взяла из раковины стакан, приложила его к стене, а к донышку приникла ухом. Голоса сразу же стали отчетливее. Хорошо, что Вайолет не могла себя видеть в этот момент. В ее позе было что-то непристойное, а на лице застыло выражение как у Любопытного Тома [14] , подглядывающего в окно за обнаженной леди Годивой: возбуждение вперемешку с ожиданием.

– ..думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься в Лондоне? Ты ведь настоящая проститутка, и бабушка тоже знала об этом. Это ты во всем виновата, а теперь решила лечь и под него, чтобы лишить меня наследства.

– Не смей так со мной разговаривать. Хотя ты права – я действительно хочу избавиться от тебя. Думаешь, меня хоть немного волнует, поступишь ты в университет или нет?

– Как это похоже на тебя. Зависть, зависть, вечная зависть! Ты лопнешь от злости, если я получу то, чего у тебя никогда не было.

– Предупреждаю, Рут, я не собираюсь это выслушивать.

– Почему? Неприятно слушать правду? – По голосу казалось, что девушка вот-вот заплачет. – Почему ты не можешь хоть иногда вести себя как мать? Бабушка была мне большей матерью, чем ты. Ты же всегда меня только ненавидела. А я ведь не просила, чтобы меня рожали.

– Не будь ребенком.

– Ты ненавидишь меня, потому что отец любил!

– Не говори ерунды.

– Это правда. Мне бабушка сказала. Она рассказывала, как Стивен склонялся надо мной, называл ангелочком, а тебя это выводило из себя. Еще она сказала, что если бы вы развелись, то Стивен остался бы жив.

Голос Джоанны оставался ледяным.

– И ты ей, конечно же, поверила, потому что именно это и хотела услышать. Ты копия своей бабушки, Рут. Я думала, этому придет конец с ее смертью, но как я могла настолько ошибаться! Ты унаследовала каждую каплю яда, который скопился в ней.

– Что ж, отлично! Уходи, как ты обычно делаешь. Когда ты научишься встречать проблему лицом к лицу, вместо того чтобы притворяться, будто ее не существует? Бабуля всегда говорила, что твоим единственным настоящим достижением была способность замести любую неприятность под ковер, а потом вести себя как ни в чем не бывало. Господи, – голос девушки поднялся до крика, – ты же слышала, что сказал детектив. – Должно быть, она вновь завладела вниманием матери, потому что стала говорить тише. – Полиция считает, будто бабушку убили. Что же мне им говорить?

– Правду.