– Вы ее шантажировали. Гиллеспи снова грубо засмеялся:
– Матильда была воровкой. По-вашему, это шантаж – пытаться вернуть то, что у вас украдено? Мы прекрасно друг друга понимали. Мы договорились бы, если бы она не умерла.
Купер дал волю отвращению.
– Мне кажется, сэр, что вы хотели съесть один пирог дважды. Вы оставили жену сорок лет назад, предоставив ей заботу о себе и ребенке, прикарманили столько, сколько часы стоили в шестьдесят первом году, потратили все деньги, – он многозначительно посмотрел на пустую бутылку, – а потом вернулись вымогать деньги у женщины, которую когда-то бросили. Можно поспорить, кто в большей степени вор. Если часы были так важны для вас, что же вы не взяли их с собой?
– Не мог себе этого позволить, – ответил он спокойно. – Мне удалось собрать деньги только на билет. На отправку часов ничего не осталось.
– А почему вы не продали одни часы, чтобы оплатить перевозку других?
– Матильда не дала. – Старик увидел скептицизм на лице Купера. – Вы не знали ее, так что не делайте поспешных выводов.
– Вы сами сказали, что били ее, заставляя вас бояться. Как она могла помешать продать вашу же собственность? Вы бы из нее всю душу вытрясли.
– Не исключено, – проворчал он. – А может, она нашла бы другой способ меня остановить. Вы думаете, я первым пошел на шантаж? Да в этом деле она любому фору даст! – Гиллеспи снова дотронулся до губ, и сейчас дрожь в руках была намного заметнее. – У нас была договоренность: главное – избежать скандала. Она отпустила меня в Гонконг при условии, что не будет развода, а у нее останутся часы. Взаимная страховка, как она выражалась. Пока Матильда хранила их у себя, она могла быть уверена в моем молчании. Пока я был их владельцем, то мог быть уверен, что и она не заговорит. Даже в то время они кое-что стоили.
Купер наморщил лоб.
– О чем она должна была молчать?
– Так, о том о сем. Наш брак нельзя было назвать счастливым, а при разводе люди часто начинают вытаскивать на свет грязное белье. Не забывайте, ее отец заседал в парламенте, им было чего опасаться.
«Она отпустила меня в Гонконг»?.. Странный выбор слов, подумал Купер. Как она могла его остановить?
– Вы были замешаны в чем-то криминальном, мистер Гиллеспи? Часы являлись платой за то, что она не пошла в полицию?
Он пожал плечами:
– Столько воды уже утекло.
– Что вы натворили?
– Столько воды утекло, – упрямо повторил старик. – Спросите лучше, почему Матильде пришлось покупать мое молчание. Это намного интереснее.
– Почему же?
– Из-за ребенка. Я ведь знал, кто был отцом Джоанны. «Столько воды утекло», – саркастично подумал Купер.
– Вы сообщили мистеру Даггану, что ваша жена вела дневники и что она хранила их на верхней полке в библиотеке. В обложках из-под собрания сочинений Шекспира. Верно?
– Да.
– Вы сами видели их во время визитов в «Кедровый дом», или миссис Гиллеспи рассказала вам об их существовании?
Глаза старика сузились.
– Вы хотите сказать, что их там сейчас нет?
– Отвечайте, пожалуйста, на вопрос. Вы сами их видели или полагаетесь на слова миссис Гиллеспи?
– Видел, конечно. Первые две тетради сам ей подарил в качестве свадебного подарка, а потом дал еще восемь.
– Вы можете их описать?
– Коричневая кожаная обложка. На корешках – золотое тиснение, название – «Пьесы Уильяма Шекспира». Всего десять томов.
– Какого размера?
– Восемь на шесть дюймов. Примерно в дюйм толщиной. – Гиллеспи опустил руки на колени. – Судя по всему, их там нет. Не скрою, я сильно рассчитывал на эти дневники. Они бы доказали, что она провела меня.
– Значит, вы их читали?
– Не удалось, – проворчал старик. – Она никогда не оставляла меня одного. Суетилась вокруг, словно окаянная курица. Но я уверен – там есть доказательства. Она бы обязательно описала всю аферу; она все записывала.
– Выходит, вы не можете быть уверены, что там были именно дневники, а не десять томов Шекспира в той же обложке, что и дневники, которые вы подарили более сорока лет назад?
Он упрямо закусил губу.
– Я заметил их в свой первый визит. Это были точно дневники Матильды.
Купер подумал немного.
– Миссис Лассель знала о них? Гиллеспи пожал плечами:
– Я ей не говорил. Не хотел раскрывать все карты заранее.
– Однако вы сказали ей, что не были ее отцом? Он снова пожал плечами:
– Пришлось.
– Зачем?
– Она не отходила от меня ни на шаг, глаз не отрывала. Была такой жалкой. Не стоило, чтобы она и дальше верила в эту ложь.
– Бедная женщина, – пробормотал Купер с состраданием. Интересно, был ли хоть кто-нибудь, кто не оттолкнул ее? – Думаю, вы также сказали ей про письмо от настоящего отца.
– Почему бы и нет? Она имеет такие же права на богатство Кавендишей, как и Матильда.
– А как вы узнали о нем? Оно ведь было написано уже после вашего отъезда в Гонконг?
Гиллеспи лукаво улыбнулся.
– Есть способы, – пробормотал он, и все же, заметив что-то в глазах Купера, решил объяснить: – Когда Джеральд порешил себя, в деревне пошли разговоры. Прошел слух, будто он оставил письмо, а брату удалось его скрыть. Самоубийство, – старик покачал головой, – в те времена еще не было обычным делом. Уильям все замял ради репутации семьи. До меня дошли эти слухи, и я посоветовал Джоанне поискать письмо. Догадывался, что в нем было. Джеральд – сентиментальный недоумок; наверняка упомянул о своем ребенке в последнем письме.
– Вы, вероятно, и с мисс Лассель договорились? Вы засвидетельствуете в суде, что не являлись ее биологическим отцом, а она будет заботиться о вас до конца жизни. Что-то вроде этого?
Гиллеспи издал сухой смешок.
– Она куда сговорчивей матери.
– Тогда зачем вы продолжали вести переговоры с миссис Гиллеспи?
– Я не особо рассчитывал на Джоанну. По крайней мере не в игре против Матильды.
Купер кивнул.
– Значит, вы убили жену, чтобы уравнять шансы. Вырвался еще один сухой смешок, похожий на кашель.
– Все ждал, когда вы вытащите этого кролика из цилиндра... Мне не надо было убивать Матильду. Если она сама не прикончила себя, то скорее всего моя падчерица это сделала. Джоанна пришла в ярость, узнав, что ее мать спала со своим дядей. – Внезапно, словно решив облегчить душу от тяготившей тайны, Гиллеспи вытащил полную бутылку виски из-под диванных подушек, открыл и поднес ко рту. – Хотите? – спросил он, махнув бутылкой в сторону Купера, перед тем как снова поднести ее ко рту и почти наполовину опустошить жадными глотками.