— Дочери мои, как я счастлива, что после столь долгого путешествия наконец вижу ваши лица! Я, сгорая от нетерпения, тысячи раз мысленно представляла вас, причем не без опаски. Да, опаска — это самое верное слово, — добавила она, поднимая вверх изящную руку. — Я знаю, какой скорбью наполнились ваши сердца после кончины вашей матушки, воссоединившейся с величайшей славой нашего Господа. Так вот, я нуждаюсь в вашем радушии, в ваших протянутых ко мне руках. Передо мной стоит тяжелая задача. Некоторые из вас станут сравнивать меня с мадам де Бофор, нашей дражайшей покойной сестрой. Не стоит этого делать. Но и в этом случае я не буду сердиться на вас. Больше всего на свете я хочу продолжить ее труд, приложить к этому все свои силы. Признаюсь вам, я мечтаю о том, чтобы однажды вы могли сказать: «Она нас не разочаровала». Итак, я рассчитываю во всем равняться на покойную мадам де Бофор, благочестивую и мужественную женщину, на которую, думаю, я немного похожа. Как и она, я вдова. Как и у нее, у меня нет детей. Как и она, в самые горькие моменты своего вдовства я чувствовала, что передо мной должен открыться путь к другой жизни. Ваша матушка погибла от удара, нанесенного подлой отравительницей. А до нее и другие дорогие наши сестры. Не сомневайтесь, прежде всего я хочу разоблачить это чудовище и отдать ее в руки светского правосудия, чтобы свершился суд человеческий до того, как свершится суд Божий, который вынесет ей окончательный приговор.
Аббатиса немного помолчала, а потом продолжила:
— Какие важные сведения я могу сообщить вам о себе? В миру меня звали Од де Нейра. Я счастлива, что нахожусь среди вас, и не могу думать ни о чем другом. Я мечтаю только о том, чтобы Папа утвердил мое назначение... Сердце мое разрывается при одной лишь мысли, что мне придется расстаться с вами. Но я оставляю вас, дочери мои. Меня ждут важные дела, мне необходимо поговорить с некоторыми из вас, заверить свою печать у нашей благочинной и приора, а также у казначеи. Господи, храни нас всех в своей бесконечной доброте.
Фигуры в белых платьях заторопились к выходу. Аннеле-та воспользовалась общей суматохой и, согнувшись в три погибели, тоже поспешила выйти, понимая, что высокий рост выдает ее. Она не сомневалась в том, что новая аббатиса хочет встретиться с ней, хотя бы для того, чтобы забрать ключ от покоев Элевсии. Надо было вести тонкую, но жесткую игру. Бене-детти назначил эту женщину, поскольку знал, что та готова на все и, главное, на худшее. Аннелета могла бы отдать голову на отсечение, что ловкость этого очаровательного создания могла сравниться лишь с ее умом и непоколебимой решительностью.
Аннелета вздрогнула, когда изящная твердая рука вложила в ее ладонь записку. Аннелета посмотрела по сторонам, но так и не смогла понять, кто это сделал. Ее окружало море белых накидок бернардинок и черно-серых накидок послушниц. Тяжелой поступью Аннелета Бопре добралась до гербария и развернула записку. Несколько слов, написанных торопливым почерком: «Как можно быстрее приходите в огород. Речь идет о наших жизнях. Записку уничтожьте».
Сестра-больничная поднесла тонкую полоску бумаги к пламени башенки и выпустила ее из рук только тогда, когда обуглилась последняя буква. Затем она вышла на улицу. Огород простирался по ту сторону палисада, ограждавшего квадратные грядки с лекарственными растениями, разбитые вокруг гербария. Сначала Аннелета никого не увидела. Наконец из-за колодца, вырытого посреди огорода, появился изящный силуэт послушницы. Аннелета знала эту молодую женщину. Неужели это та самая девушка, которая хотела взять имя святой Елены после принесения обета? Как же ее звали? Прелестное редкое имя, напоминающее о хитрости и сражении. Эскив.
Когда послушница поравнялась с Аннелетой, та недоверчиво спросила ее недружелюбным тоном:
— Зачем вы назначили эту встречу?
Испытующий взгляд янтарных глаз смутил Аннелету. Раздался слишком суровый для хрупкой молоденькой девушки голос:
— У нас мало времени. Она приехала раньше, чем мы рассчитывали. Прежде всего она отменит запрет на выход из монастыря, поскольку именно он стал причиной смерти мадам де Бофор.
— Кто?.. — пробормотала сестра-больничная.
— Кто я? Эскив. Звено, как и вы. Вы должны мне верить. Какие слова убедят вас в том, что я ваша союзница? Пока могу сказать только одно. Франческо де Леоне приехал, чтобы навестить свою тетушку, не зная, что она скончалась. Вы проводили его в тайную библиотеку, вход в которую спрятан за ковром в кабинете аббатисы.
Девушка нагнулась и вынула из-под платья ключ.
— Вот дубликат, который мне вручили, когда возложили на меня эту миссию. Я должна была приехать в Клэре, чтобы помогать вам и помешать отравительнице расправиться с вами. К сожалению, я потерпела неудачу. Элевсия де Бофор погибла.
— Значит, вы... следили за нами...
— Я приехала за несколько дней до ее кончины. И я не слежу за вами, я охраняю вас.
— Кто передал вам ключ?
— О, посланец. Но я не имею ни малейшего понятия, кто поручил ему эту миссию. Впрочем, неважно. Я подчиняюсь. Я подчиняюсь во славу Господа. Я знаю только то, что должна знать. Ничего больше... и это нисколько меня не беспокоит.
Как ни странно, но именно последние слова убедили Анне-лету. Действительно, какая разница? Значение имели лишь их поиски.
— Как вы думаете, кто может быть этой проклятой отравительницей? Есть ли у вас серьезные, обоснованные подозрения? — спросила Эскив.
— Жанна. Жанна д’Амблен. Пока у меня нет доказательств, но все указывает на нее. И она по крайней мере один раз прибегала к помощи сообщницы, в тот самый день, когда у меня украли порошок тиса, ведь сама Жанна была в отъезде.
— Кто? Эта сообщница, кто она?
— Я подумала о Сильвине Толье, в ведении которой находится печь аббатства. Признаюсь, к этому выводу меня привели только умозаключения. Кто еще мог испечь хлеб из ржи, зараженной спорыньей, который и отправил на тот свет нескольких эмиссаров Бенедикта?
— Спорынья?
Аннелета, почувствовав себя как рыба в воде, принялась рассказывать об ужасных свойствах маленьких черных комочков, которые так часто поражали злаки, особенно рожь. Человек, отравившийся спорыньей, начинал бредить, а кожа его рук и ног становилась похожей на обожженную сильным огнем. Это была гангрена, из-за которой отваливались пальцы. Эскив мягко прервала Аннелету:
— У нас очень мало времени, сестра моя. Сильвина То-лье — ее сообщница, говорите?
Аннелета поджала губы, потом призналась:
— По правде говоря, я не питаю к ней нежности, и это заставляет меня быть очень осторожной в своих подозрениях.
— Это делает вам честь. А Жанна?
— О, я даже позволила себе проникнуться к ней дружбой. Она умеет заставить полюбить себя, она с виду такая преданная, такая внимательная, словно могла бы без покаяния отправиться прямо в рай.
— Эти качества присущи всем самым изощренным убийцам.