— Я не позволю вам…
Аннелета резко оборвала аббатису:
— Я прекрасно обойдусь без вашего разрешения! Согласившись занять эту должность, вы дали обет, поклявшись заботиться о ваших духовных дочерях. Неужели вы об этом забыли? Сейчас не время отрекаться. На что вы надеялись? Что годы, проведенные вами в Клэре, будут похожи на безмятежную прогулку по полям? Они могли бы таковыми стать, но случилось иначе. Мы все в опасности до тех пор, пока не поймем, какую цель преследует это чудовище.
— Я думала, что смерть для вас — обычное дело.
— Разумеется. Но моя слабость заключается в том, что я дорого ценю свою жизнь, и, самое главное, не собираюсь преподносить ее в качестве подарка первому же убийце.
Элевсия уже собиралась резко возразить, но тень, промелькнувшая в светлом взгляде сестры-больничной, не позволила ей это сделать. Понизив голос, Аннелета продолжала:
— Я удивляюсь, мадам. Разве вы забыли всех наших предшественников? Разве вы забыли, что наши поиски выше нашего понимания и что наша жизнь, равно как и наша смерть, больше не принадлежит нам? Почему вы с такой легкостью уступаете, хотя Клэр предпочла встретить смерть на ступенях Акры, но только не отречься?
— О чем вы говорите? — выдохнула Элевсия, совершенно сбитая с толку словами Аннелеты. — Кто вы?
— Аннелета Бопре, ваша сестра-больничная.
— Что вам известно об этих поисках?
— Я всего лишь одно звено, мадам, равно как и вы. Тем не менее я звено, которое никогда не сломается.
— О чем вы говорите? Какое звено?
— Бесконечной тысячелетней цепи. Неужели вы думали, что Франческо, Бенедикт и вы сами вели поиски в одиночестве?
Непонимание парализовало Элевсию де Бофор.
— Я…
— Бенедикт знал каждое кольцо, каждую заклепку этой цепи, по крайней мере, я так думаю.
— Кто вы? — повторила аббатиса.
— Я слежу за вами. Я не знаю мотивов своей миссии, но не задумываюсь над этим. Мне достаточно знать, что моя жизнь пройдет не напрасно, что она станет камешком, одним из тех, на которых будет возведено самое чистое и самое радушное святилище.
После этого признания Аннелеты воцарилось молчание. Откровение рассеяло непонимание аббатисы. Она вдруг явственно осознала правду. Значит, не только Франческо, Бенедикт и она сама блуждали в потемках и действовали, несмотря на страх быть разоблаченными. Эта цепь, о которой говорила Аннелета, была на самом деле начинанием, о размахе которого Элевсия никогда не задумывалась. Она удивлялась, до какой степени она была слепой, что даже не предчувствовала это, и спрашивала себя, был ли ее племянник более прозорливым. Несомненно, нет, поскольку тогда Франческо не оставил бы свою любимую тетушку в неведении. Теперь Элевсии становились ясными многочисленные невероятности, определявшие ее жизнь в течение всех этих лет. Порой необъяснимые открытия Франческо, помощь, приходившая от папы Бенедикта XI, и даже ее назначение в Клэре. Элевсия не просила об этом, но именно в Клэре находилась тайная библиотека. А недалеко от аббатства стоял мануарий Суарси. Аньес.
— Аннелета! Расскажите мне об этой… цепи.
Крупная женщина вздохнула, а потом призналась:
— Я больше ничего не знаю, матушка. В какой-то момент я думала, что наш добрый Папа Бенедикт XI возглавляет организацию. Но ничего подобного. К тому же я не уверена, что слово «цепь» здесь подходит.
— Но послушайте, — вскинулась Элевсия, — кто просил вас следить за мной?
— Бенедикт, разумеется.
— Наш Папа, Никола Бокказини?
— Да.
— Как так? Он вас знал?
— Я входила в его окружение, когда он был епископом Остии.
— Но он совсем не знал меня… Я была всего лишь посредницей.
— Возможно.
Постепенно нервное напряжение сменялось паникой. Элевсия все сильнее чувствовала, что их всех опутывает гигантская паутина, хотя они этого не осознают.
— Разве мы не пешки на шахматной доске, о которой нам ничего не известно?
— Какая разница, ведь это великолепная шахматная доска! Я уверена, что та, кто сеет смерть в нашем аббатстве, тоже причастна к гибели эмиссара Папы, тело которого было найдено в лесу. Ведь говорили, что он обожжен, хотя вокруг не было никаких следов огня… Ржаная спорынья.
Несколько минут Аннелета размышляла, а потом добавила:
— Вы накормили этого посланца, того, кто приезжал к вам?
Аббатиса поняла, куда клонит сестра-больничная. У нее пересохло в горле от страха, что она сама, возможно, была невольной пособницей отравительницы. Она воскликнула:
— Боже мой!.. Неужели вы думаете, что тот хлеб, что я дала ему… Разве спорынья встречается также в овсе, ячмене и полбе, из которых мы готовим общую пищу?
— Спорынья поражает и другие злаки, хотя не так часто. Впрочем, мука, которую Аделаида нашла в гербарии, была, безусловно, ржаной. Остается узнать, кто дал роковую буханку посланцу.
Элевсия, почувствовав облегчение, корила себя за эгоизм.
— А поэтому легко предположить, что это чудовище виновно в смерти всех тех, кто приезжал раньше или позже эмиссара, которого вы принимали, — продолжила Аннелета.
Элевсия смотрела на нее, не говоря ни слова. Истина постепенно вырисовывалась, и она сердилась, что не видела ее до сих пор. От невыносимой душевной боли у нее на глазах выступили слезы. «Клеманс, Клэр, Филиппина… Вы, кто все эти годы поддерживал меня, должно быть, презираете меня за трусость…»
— Как вы думаете, существует ли связь между арестом мадам Аньес и приездом в наше аббатство этого инквизитора? — услышала Элевсия свой глухой голос, который едва узнала.
— Это не удивило бы меня, матушка. Тем не менее мне не хватает деталей, чтобы сделать вывод. Кто такая на самом деле мадам де Суарси? Почему вы отводите ей столь важную роль? Тайна, которую мы обязаны хранить для нашего спасения, смертоносна. Моя миссия заключается в том, чтобы защитить вас. Но я ничего не знаю о вашей миссии. Полагаю, что смерть Бенедикта вынуждает нас открыть карты.
Элевсия колебалась.
— Что вам известно о… Что вам поведал Бенедикт о…
Губы сестры-больничной тронула безрадостная улыбка. Она сказала:
— Ах, неужели нам так трудно сблизиться? Вам не ведомо то, о чем знаю я. Что касается меня, я не имею ни малейшего понятия об объеме сведений, которые сообщили вам. Мы наблюдаем друг за другом, не горя желанием нарушить наш обет абсолютной тайны. Я веду себя так же, как вы, матушка: с какого-то момента я начала прибегать к уверткам. Я колеблюсь между убеждением, что опасность, с которой мы столкнулись и которую мы ощущаем лишь частично, должна вызвать у нас взаимное доверие, и страхом допустить катастрофическую ошибку, полностью открывшись вам.