Леберехт вскочил.
— Откуда тебе вообще известно о Марте Шлюссель?
Магдалена не ответила. Она начала всхлипывать, как маленький ребенок, а потом вдруг кинулась в ноги Леберехту.
— Ты должен забыть эту женщину! — воскликнула она, захлебываясь слезами. — Клянусь Богоматерью, ты погубишь собственную жизнь и жизнь этой женщины. Ты должен бежать на другой край земли, где никто не знает ни твоего имени, ни твоей судьбы, и, если захочешь, я буду сопровождать тебя.
Леберехт не находил слов. У него появилось ощущение, будто эта красивая девушка уличила его и теперь он зависит от нее, как и от вымогателя Ортлиба, — с той лишь разницей, что Магдалена действительно любила его. Но откуда она узнала о его отношениях с Мартой?
Леберехту недоставало храбрости, чтобы заставить Магдалену говорить. Конечно, она не станет честно отвечать на его вопросы; так далеко, вероятно, ее честность не простирается. Поэтому он высвободился из ее объятий и отправился бесцельно бродить по городу.
На другой день, с двадцатью гульденами в кармане, Леберехт пустился на поиски возчика Ортлиба. Как и ожидалось, он нашел его в Тойерштадте, где старый Шлюссель держал конюшню для своих лошадей. Ортлиб, вооружившись скребницей, занимался лошадью и напевал расхожую кучерскую песенку, когда к нему неожиданно подошел Леберехт.
— А, благородный господин каменотес из гильдии каменотесов! — воскликнул Ортлиб, и на его обветренном красном лице появилась коварная ухмылка.
Ничего не ответив, Леберехт схватил пропахшего конским потом возчика за рукав, выволок его из конюшни и прижал к одному из лежавших во дворе тюков соломы.
— Не будем понапрасну тратить слова. Ты знаешь, о чем речь.
— Понятия не имею, — нагло заявил Ортлиб, изобразив удивление. — О чем говорит благородный господин каменотес?
Леберехт толкнул возчика в грудь, и тот наигранно вскрикнул:
— Хочешь драки? Давай!
Невысокому от природы возчику ежедневное обращение с лошадьми неожиданно придало силы, и Леберехт засомневался, уступит ли он ему в выдержке и выносливости.
— Возможно, мы могли бы решить нашу проблему иначе, — сказал юноша примирительным тоном.
— Ах, конечно. А о чем речь?
— О супруге твоего господина!
— А, ну да, о Марте Шлюссель, этой похотливой бабенке!
— Не пристало тебе говорить так о своей госпоже.
— Значит, мне не пристало? А тебе, каменотес, пристало так говорить о Марте Шлюссель? — Глаза Ортлиба зло блеснули, и он решительно произнес: — Она — нарушительница семейных уз!
— Откуда ты это знаешь?
Ортлиб ткнул пальцем себе в лицо.
— Видел собственными глазами, причем неоднократно!
— Так же, как ты видел моего покойного отца?
— Не знаю, о чем ты толкуешь, каменотес. Но в комнате жены моего господина окошко выходит на лестницу, и тот, кому Бог дал глаза, может видеть в это окошко совершенно чудные вещи… Например, госпожу, которая совокупляется со своим приемным сыном подобно дикой амазонке или…
— Молчи, жалкий доносчик! — перебил его Леберехт. — Кому ты доверил это свое знание?
— Никому! — На сей раз Ортлиб изобразил негодование. — Разве я с ума сошел? То, что видели мои глаза, — это мой капитал! Как и тогда, когда я видел твоего умершего отца. Но в тот раз я заговорил, а теперь могу и промолчать.
Хамский тон возчика едва не вывел Леберехта из себя, и он с трудом сдерживался, чтобы не придушить его. Несмотря на то, что все в нем восставало против этого, Леберехт полез в карман, достал оттуда кошелек и кинул его на солому:
— Этого довольно, чтобы купить твое молчание? — спросил юноша.
Ортлиб схватил кошелек и, увидев в нем двадцать золотых гульденов, воскликнул:
— О, благородный господин каменотес щедр! Можешь на меня положиться. Я буду нем как могила. — Деньги моментально исчезли в его кармане.
В душе Леберехт уже пожалел о том, что бросил столько денег в пасть возчику.
— И чтобы больше ни слова о том, что ты видел! — крикнул юноша уже на ходу.
Ортлиб поднял руку, как будто собирался дать клятву.
— Ни слова. Можешь положиться на меня, каменотес! Скажем так, до Сретения! Тогда ты должен принести такую же сумму и вновь напомнить мне о моем молчании.
С тех пор как судьба столь неожиданно обернулась против нее, Марта больше не находила покоя. Она относилась ко всем и всему с недоверием, но в первую очередь страдать от ее строгости приходилось прислуге. Слуги и служанки трактира на Отмели, которые были особенно преданы своей госпоже за ее доброту, не переставали удивляться такому внезапному превращению. Марта пребывала в том состоянии внутреннего возбуждения, которое порой за ночь меняет характер человека.
И если до сих пор хозяйку отличали великодушие и добросердечие, то теперь в обращении с людьми из своего окружения она вдруг стала холодной, замкнутой и злопамятной. Многие спрашивали себя, что за злой дух вселился в Марту Шлюссель?
Эти перемены самым естественным образом отразились и на ее внешности, хотя вряд ли можно было утверждать, что это повредило женщине. Тонкость и мягкость ее черт уступили место некоторой жесткости; к тому же теперь она носила волосы на строгий пробор и, стянув их, собирала в большой узел. Все это придавало ее облику оттенок горечи и делало еще красивее.
Была ли причиной перемена в Марте или просто стечение обстоятельств (Людовика, архиепископская девка, со дня на день должна была покинуть город), но Якоб Генрих Шлюссель, трактирщик с Отмели, казалось, вновь начал проявлять интерес к своей жене.
Это случилось столь неожиданно для Марты (а именно ранним утром, когда женщина умывалась над деревянным корытом), что она закричала, поскольку ей показалось, что супруг покушается на ее жизнь. Марта и припомнить не могла, когда Шлюссель в последний раз приближался к ней с супружескими намерениями, поэтому восприняла его неловкие прикосновения скорее как грубое приставание, нежели ласку, и с криками убежала в свою комнату.
Шлюссель, тяжело дыша, последовал за ней, и ему удалось схватить ее прежде, чем она успела запереть дверь своей комнаты.
— Ты — моя жена! — пыхтел Шлюссель в заметном возбуждении. — Твой долг — быть покорной мужу!
— А каков твой долг, господин мой? — воскликнула Марта, пытаясь высвободиться из его объятий. — Разве не долг порядочного человека — чтить свою жену и не бесчестить ее имя общением с девкой? Где же она, твоя девка? Бросила тебя!
— Молчи! Это не твое дело! Ты — моя жена и должна быть покорна моей воле. Я требую своего права, и это так же верно, как то, что я зовусь Якоб Генрих Шлюссель и женат на тебе.
— Женат? — Марта издевательски рассмеялась. — Наша женитьба ограничилась праздником у соборного священника. Уже на следующий день ты пошел своим путем. С тех пор ты провел больше времени в постели Людовики, чем в собственном доме. Ты думаешь, я не знаю, почему она исчезла? Весь город шепчется о том, что вымоченные в уксусе рыбьи пузыри не помогли ей и что она беременна то ли от епископа, то ли от тебя, то ли от другого бездельника. Во всяком случае, ее видели с брюхом, как у жабы, а потом вдруг ее стать вновь стала такой же, как прежде. Теперь за ней гоняется инквизиция. Это значит, что она стала творить ангелов.