— Неужто, Гус?
— Как у девушки. Но все же не такое нежное и приятное на ощупь, как у тебя, Кейт.
— Убери руки. И подай мне, пожалуйста, нитки. Пока ты говоришь, я должна чем-нибудь заниматься.
— Я знаю, чем тебя занять, Кейт.
— Гус! Прекрати.
— И я решил немного поисследовать. Не тебя, Кейт. Лес. Освежившись, я настроился размять ноги и стал карабкаться вверх по склону (берег здесь повышался). Там я набрел на плодородный участок, весь заросший кустами, один из которых был сплошь завешен аппетитными гроздьями темных ягод. Аппетитными, как твои губки. Я попробовал одну — она оказалась сладкой. Как твои губки. «Поскольку наш скудный рацион беден растительной пищей, — сказал я сам себе голосом мистера Мильтона, — дозволяю тебе сорвать эти пурпурные плоды и даже подкрепить себя их мякотью». Я съел еще ягоду. «Истинная амброзия».
— Прямо его слова, Гус. Он говорит как пишет.
— На краю участка росло дерево, и на одной из веток я углядел золотистый плод; он был, Кейт, как горящее в солнечных лучах яблоко, а по величине не уступал тулье дамской шляпы. Я не удержался и протянул к нему руку, но как только коснулся, плод превратился в тучу ос. Не простую, а грозовую: они покусали мне всю шею и руки. Здесь, здесь и здесь. Ну что ты смеешься? Я заревел, как тот мишка, который едва на нас не наступил, и бросился вниз к реке, где хозяин продолжал омовение. «Что за адский шум, Гусперо?» — «Меня искусали! С головы до пят!» — «В древние времена считалось, что пчелы охраняют оракулов и прорицателей. — Хотя мне было больно, я все же заметил, что он прикрывает руками срам. — Ты сделался ясновидящим?» — «Да я совсем ничего не вижу, сэр». — «Тогда мы два сапога пара. — Он стыдливо, как девица, повернулся ко мне спиной. — Однако и лишенные зрения мы способны мыслить. Верно?»
Я изнывал от боли и меньше всего хотел в ту минуту разбираться в его философствованиях. «Да, сэр». — «Тогда скажи, что ты думаешь об этой реке». — «Она очень красивая». — «Красота мне только снится. Подумай еще». — «Река может дать нам пищу и питье». — «Отлично. А теперь скажи, куда она ведет». — «Вглубь материка, сэр». — «Вот - вот. Со временем она приведет нас к мельнице, дому или деревне. Хроники древней Британии в один голос говорят, что реки — естественное место поселения. Ты помнишь, конечно, что вторая Троя возникла на берегах Темзы». — «Не то чтобы точно. Я в ту пору был слишком маленьким». — «И глупым, каковым и остался. Давай, отвернись, я вылезу из воды. Нам пора в путь».
Я помог ему одеться и дал немного сладких ягод. «Я слышу, — сказал он, — как жужжат мухи и плещет рыба, выпрыгивая из воды. — Он доел ягоды и рукавом утер с подбородка сок. — А знаешь ли, что я вижу?» — «Что?» — «Строчки из слов, которые жужжат и окликают друг друга».
Я не понял его тогда и не понимаю сейчас, но говорил он красиво. «Боже, сэр! Вы слышали не все. Вы не слышали лебедей, которые только что миновали излучину. Они плывут к нам». — «Правда?» — «В точности наши английские лебеди. Мы, бывало, швыряли в них камни у Лондонского моста. — При этих словах он нахмурился. — Но ни разу ни одного не зашибли». — «Ты вроде прелатов, что сегодня нами правят, — лебедеедов и канарейкофагов». — «Мне приходилось видеть, как лебеди кормились на этой грязной речонке Флит. И я поражался тому, что столь прекрасные птицы не брезгуют подобной скверной». — «Такова натура животных. Они плывут?» — «Плывут». — «И нас не боятся. Ambulate». — «Сэр?» — «Довольно мешкать. Веди меня к новым чудесам».
И мы пошли прочь от океана, следуя берегу реки, который вился и петлял меж скалами и травами. Солнце припекало вовсю, но нас защищала тень деревьев, которым не было числа. Мы прошли милю с лишним, и я вдруг остановился. «Тс-с, сэр. В воде поблизости лежит какое-то чудовище».
Хозяин вцепился мне в плечо и прошептал: «И что это за водоплавающее?» — «Вроде собаки или кошки, но только в воде. Загребает лапами. Ах, нет. Выходит на берег. — Хозяин прижался ко мне еще теснее. — Спереди смахивает на крота, а сзади на гуся. О Боже, сэр, у него хвост вроде подошвы башмака. Кто это?» — «А, понял. — Он убрал руку. — Бояться нечего. Я читал о таких». — «Хорошо бы. Ведь вы чего только не читали». — «Это вроде смеси выдры с кроликом. Я читал, что они строят домики из ветвей. Как муравьи у нас в Англии. Они не причинят нам зла».
И тут, за очередной излучиной, я заметил бревна, которые были уложены поперек потока. Они не походили, Кейт, на домик, построенный зверюшками. Это был мост. А на нем… на нем я увидел человека в рубашке и коротких штанах, который шел, сжимая в руках шест!
Не обрежешь ли мне нитку, Гус? Я тебя слушаю.
«— Ура, — заорал я, — ура! Наконец-то!»
— Я слушаю тебя, но у меня сейчас уши лопнут.
«— Что там на сей раз?» — спросил мистер
Мильтон дрогнувшим голосом. «Человек, сэр! Живой англичанин! Ура!» Приподнявшись на цыпочках, я сдернул с головы хозяина шляпу и замахал ею. Джентльмен на мосту махнул мне в ответ, и, увидев знакомый жест, я вспомнил Олд-Джуери.
— А что это за Олд-Джуери, Гус?
— Квартал, где в давние времена жили евреи, а нынче — сплошь торговцы и портные. Но, если разрешишь, я расскажу конец истории. «Мы из Лондона! — крикнул я. — Мы прибыли из Лондона!»
Мы поспешили к незнакомцу (я вел хозяина за руку), а тот, казалось, ничуть не удивился. «Выходит, вы издалека», — отозвался он. «Да-да. — Хозяин, как я понял, пожелал взять переговоры на себя. — Я опасался, что мы вышли за черту территории наших пилигримов. Но ваш голос, сэр, выдает английское происхождение. Слава Создателю!» — «Кто вы?»
Он выпрямился и величественным жестом положил руку мне на плечо. «Я Джон Мильтон. Поборник старого правого дела».
6
Дражайший и возлюбленный брат мой во Христе, Реджиналд Поул, я, Джон Мильтон, приветствую тебя во имя нашего старого правого дела. В твоем последнем письме, исполненном доброжелательства и необычайной преданности нам и новой Республике, ты запросил очередную поучительную главу из нашей истории, вдохновленной свыше. Могу ли я отвергнуть столь глубокий, идущий от сердца интерес? В предыдущем послании я поведал тебе о моем отчаянно тяжком странствии, которое последовало за крушением корабля, а равно потерей имущества и надежд; сопутствовал мне бедный легковерный малый, заботу о котором Господу угодно было возложить на мои плечи. Как бы то ни было, внутреннее зрение привело меня к дому англичанина, обитающего в этой пустыне, и он, подобно ученику Едома, первым распространил весть о моем прибытии среди благочестивых окрестных жителей. Когда я, мерным и уверенным шагом, вступил в их поселение, они терпеливо меня ожидали. Имя Джона Мильтона было известно им не понаслышке: кое-какие из моих трактатов, бичующих епископство, месяцами ранее усиленно рассылались по городам Новой Англии. Слух о моем внезапном, однако более чем уместном прибытии тотчас разнесся повсюду, и все разом заговорили о том, что я бежал от гнева неправедного и нечестивого короля. Я бежал из Египта, дабы обрести новый Израиль, и суровые братья из Нью-Тайвертона с готовностью собрались меня приветствовать. Они сошлись в небольшой деревянной молельне — смиренном обиталище, смиренно посвященном Господу, и я уже издали услышал пение псалмов. Но прежде не позволишь ли мне краткую оговорку? Ты просил также присылать из новых земель Христовых наставительные сведения и разнообразные россказни. Столь многое желал бы я передать тебе, славный мой сотруженик по насаждению вертограда Христова, что я весьма расположен примешать к поэзии истории ее неприкрашенную прозу. Я никогда не считал зазорным, ведя речь о материях высоких и трагических, вплетать попутно в серьезное произведение легкие развлекательные мотивы, лишь бы они не содержали в себе ничего безнравственного; не нанесут урона и нашему эпическому повествованию те или иные забавные эпизоды, поскольку они никоим образом не потакают ни развращенному вкусу, ни праздному любопытству. Но в целом свете, мой дорогой Поул, не сыскать ничего более тебе чуждого, а посему с величайшей охотой иду навстречу твоему пожеланию.