Через четыре минуты после того, как Торнтон миновал их, появился Оберманн, двигавшийся таким же ровным шагом и с той же мощью, что и в начале. Минуя Софию, он выкрикнул какую-то фразу по-гречески, но она не разобрала слов.
— Эзоп, — сказал Лино. — "Заяц и черепаха".
На третьем круге, к удивлению Софии, Оберманн появился один. Когда он был еще далеко, София крикнула ему:
— Где Александр?
Оберманн пожал плечами, но ответил, лишь когда приблизился:
— Гектор распростерт в пыли.
— Почему? Что случилось?
— Я не стал останавливаться и выяснять, — Оберманн громко рассмеялся, но не сбавил шагу, пока не достиг каменных глыб, где кончалась дистанция. — Ахилл одержал победу! — Он подошел к Софии с распростертыми объятиями. — &е венок для победителя? Разве ты не хочешь поздравить своего славного мужа?
— Нужно пойти к нему, — София уклонилась от объятий. — Может быть, он ранен.
— Телемак позаботится о нем. Смотри, вон они идут. Заяц хромает, но вполне цел.
Леонид поддерживал Торнтона, они медленно приближались.
Софию удивила собственная острая тревога, она с беспокойством наблюдала, как Торнтон нетвердо идет, опираясь на Леонида. Только когда они приблизились, стало видно, насколько он бледен.
— В чем дело? — спросила она.
— Лодыжка. — Торнтон попытался улыбнуться, но получилась гримаса.
— Вы упали?
— Что-то ударило меня по спине. Камень. Обломок скалы. Я почувствовал боль, споткнулся и упал.
— Нога не сломана, — заметил Оберманн. — Это растяжение. Пусть мистер Торнтон обопрется на тебя и отдохнет, Телемак. Мы отнесем его.
— Обломок скалы? — недоверчиво переспросила София.
— Это невозможно, — ответил Оберманн на ее вопрос. — Около вас никого не было, мистер Торнтон. Ты кого-нибудь видел, Телемак? — Леонид покачал головой. — Со стен Трои в вас не могли ничего кинуть. Вы поскользнулись и упали. Вот и все.
— Я почувствовал удар. И потерял равновесие.
— Значит, это таинственное происшествие, мистер Торнтон.
— Это мог быть камень, выпавший из клюва птицы, — рискнул предположить Леонид. — Такие вещи случаются.
— В таком случае, — заметил Оберманн, — это было бы знамение. Но не думаю, что мистер Торнтон верит знамениям.
— На спине должен был остаться след.
Оберманн осмотрел кожу Торнтона.
— Никакого следа. Нет даже царапины. По моему мнению, в вас попала стрела Афины. Стрелы богов невидимы.
— А почему Афине пришло в голову поразить его? — спросил Лино.
— Ей захотелось сохранить честь основателя Трои!
— Какого основателя?
— Открывателя, не основателя, — Оберманн засмеялся. — Я оговорился.
— Это был камень, — четко выговорил Торнтон, — который швырнули в меня с большой силой.
— Но синяка не осталось.
— Если бы он попал мне в голову, то мог бы убить меня.
— Но вы не убиты! — Оберманн хлопнул в ладоши. — Вы всего-навсего растянули лодыжку. Не будь вы англичанином, я бы, пожалуй, мог обвинить вас в том, что вы не умеете проигрывать.
Из-за растяжения лодыжки Торнтон оставался дома и продолжал напряженно изучать глиняные таблички. От длительного разглядывания изображения становились бесформенными, представлялись путаницей линий и знаков. Чтобы избежать этого, он педантично распределял время между различными этапами расшифровки. Например, сравнивал эти таблички с различными видами египетского иероглифического письма, ища сходство. Изучал ряды символов в поисках связи с клинописью Месопотамии. Отделял явные изображения, или идеограммы, от знаков, которые, по его мнению, имели фонетический характер. Он считал, что в фонетических группах может выделить восемь разных сочетаний, или слогов.
— Это определенного рода записи, — сказал он как-то Софии. Она каждый день приходила осматривать его лодыжку и смазывать ее медвежьим жиром, купленным в Чанаккале. Считалось, что это превосходное средство от растяжения мышц, и, действительно, состояние лодыжки Торнтона заметно улучшилось. — Они носят краткий и деловой характер. Они объединены в группы.
— Если это отдельные записи, — заметила София, — в них должны быть цифры.
— Именно. Видите знаки в конце каждого ряда?
— А что это за пометки в начале линий? Похожи одна на другую.
— Верно. Я еще не знаю их смысла. У меня есть предположение, что они означают различные падежные или глагольные окончания. Множественное число, а не единственное. Винительный, а не именительный. Если все это свидетельства грамматических изменений, тогда… Простите, София. Я утомляю вас своей бессмыслицей.
— Это вовсе не бессмыслица. Здесь явный смысл. Смысл, идущий от самого начала мира.
— Столько табличек сгорело или разбилось! Иногда мне кажется, что я веду поиск в золе.
— Муж научил меня ценить воздействие огня. Благодаря огню многое сохранилось.
— Когда вспыхивает пожар…
— Да? — Она насторожилась.
— Кто скажет, что уцелеет, а что погибнет? Смотрите. Вот это кажется мне глиняным ярлыком, но предмет, к которому он был прикреплен, утрачен. Вот глиняная печать, но я не могу различить изображения. Что это. Танцующая фигура? Или цапля?
— Вам следует вооружиться терпением, Александр.
— Знаю. Троя строилась не в один день. Могу я задать вам вопрос, София?
— Если он приемлем.
— Вы счастливы здесь?
— Я довольна. Я занята нашей общей работой.
— Вы не жалеете, что приехали сюда?
— Вы спрашиваете, не сожалею ли я о замужестве.
— О нет. Ничего подобного. — Он был явно смущен. — Я бы никогда не задал подобного вопроса.
— А я бы на него не ответила. А вы счастливы здесь?
— Я доволен своей работой, как и вы. Пожалуй, это самое захватывающее из всего, чем я когда- либо занимался. Поразительно интересная работа.
Они молча рассматривали таблички, затем Торнтон отложил их.
— Есть еще одно, о чем я должен вас спросить, София.
— О чем? — Она, казалось, встревожилась, рука непроизвольно легла на горло.
— Вы замечаете… чувствуете… здесь нечто странное?
— Что вы имеете в виду?
— В меня попал камень, который потом исчез. Кости ребенка рассыпались у нас на глазах.
— Воздействие воздуха. Вполне обычное явление.
— Не только это. Все. Землетрясение тоже. Вы, должно быть, замечали и другие странности.