По счастью, его тревоги оказались безосновательными. Спустя пять дней после своего отчаянного письма Фатио проинформировал Ньютона: «Я надеюсь, что мой недуг проходит и худшее позади. Легкие мои теперь в гораздо лучшем состоянии…» За этой фразой, исполненной надежды, следует длинный перечень симптомов, словно для того, чтобы убедить Ньютона в первоначальной серьезности его заболевания. В январе болезнь еще не покинула Фатио, и Ньютон пригласил молодого человека пожить у него в Кембридже. «Боюсь, лондонский воздух пагубно влияет на ваше состояние, – писал он, – а потому желаю, чтобы вы переехали оттуда, как только погода позволит вам совершить таковое путешествие».
В ответ юноша прислал (без всякого сомнения, нежелательную для Ньютона) новость, что ему, Фатио, придется отправиться в родную Швейцарию, так как недавно скончалась его мать; ему оставлено наследство, которое требует, чтобы он занялся им. Но Фатио заверил Ньютона, что если получил по завещанию достаточно денег, то предпочтет жить в Англии, притом «по преимуществу в Кембридже». «Если вы пожелаете, – пишет он, – то я готов отправиться туда и по иным причинам, мало связанным с моим здоровьем и с сокращением расходов; однако я желал бы, чтобы в таковом случае вы напрямую объяснились в ответном письме».
Некоторые предполагают или намекают, что под этими «иными причинами» кроется некая сексуальная подоплека. Но вряд ли это так. Фатио, увлеченный и теологическими, и математическими трудами Ньютона, в этом письме, скорее всего, имеет в виду перспективу совместной работы. Там же он упоминает библейские пророчества, причем, по его убеждению, «большинство из них относятся к нашим нынешним временам или же к недавнему прошедшему и близкому грядущему». В грядущие годы Фатио и в самом деле станет религиозным подвижником самого радикального толка. Еще задолго до этого Ньютон ощутил в молодом человеке недостаточную уравновешенность и в ответном письме предостерегал его: «Боюсь, вы слишком занимаете свое воображение некоторыми предметами».
Переписка продолжалась еще несколько месяцев. Ньютон послал Фатио денег и пообещал в том случае, если молодой человек решит поселиться в Кембридже, «назначить вам такое содержание, какое сделает ваше проживание здесь весьма легким». Фатио в напыщенных и льстивых выражениях отвечал: «Я желал бы, сэр, прожить рядом с вами всю жизнь или хотя бы значительную ее часть». Таким образом, Ньютон оказался способен внушать людям привязанность – и проявлять ее.
А последние из сохранившихся писем Фатио очень интригующи: они касаются алхимических экспериментов. Фатио, по-видимому, считал себя адептом этой науки, и из его писем явно видно, что сам Ньютон тоже был глубоко вовлечен в оккультные изыскания, к тому же детально обсуждал их со своим юным учеником. В конце одного из посланий Фатио имеется приписка: «Сожгите это письмо, после того как используете его по назначению». В самом последнем своем письме Ньютону юноша признаётся, что отыскал рецепт тайного эликсира, укрепляющего телесное здоровье. «Я могу бесплатно исцелять тысячи, благодаря чему скоро о нем разнесется молва. А тогда мне легко будет заработать на нем целое состояние». Вряд ли старшего товарища задела просьба Фатио осуществить финансовые вливания в эту затею, но Ньютон наверняка почувствовал чрезмерную доверчивость своего друга, ставшую причиной его порывов.
Возможно, сей эликсир предназначался самому Ньютону. С осени 1692 года его здоровье все больше ухудшалось. Он легко впадал в тревожное состояние, часто болел и страдал бессонницей. Летом 1693 года он написал краткий алхимический трактат, позже озаглавленный «Практика». В нем приводится описание двух «незрелых субстанций», которые «обретают природу чистую, словно млеко девственницы, будучи взяты из гноящихся месячных истечений потаскухи». Другие вещества «делаются маслами, сияющими во мраке и вполне пригодными для магических надобностей». Это язык не только экспериментатора, но и мага – если эти звания вообще можно так уж легко разделить. Дважды, в мае и в июне, Ньютон ненадолго съездил в Лондон – вероятно, чтобы увидеться с Фатио, но слабое его здоровье не улучшилось. А потом, словно от внезапного удара молнии, его ум погрузился в пучину хаоса.
Первое указание на его душевное расстройство можно найти в письме, которое он послал Сэмюэлу Пипсу 13 сентября 1693 года. Оно касается попыток Ньютона подыскать себе общественно важный пост. «Меня весьма беспокоит то волнение, в коем я пребываю, – писал он. – В эти двенадцать месяцев я ни разу не ел и не спал как подобает, и нет во мне прежней твердости мысли». Далее он заявлял: «Никогда не намеревался обрести что-либо благодаря вашему интересу или же благосклонности короля Якова, однако теперь я должен благоразумно удалиться, прервав всякое знакомство с вами, и более не видеть ни вас, ни прочих моих друзей…» Он подписался так: «Ваш смиренный слуга».
В ближайшие день-два он отправился в Лондон и, остановившись в гостинице «Буллз-инн» в Шордиче, [43] послал столь же неуравновешенное письмо Джону Локку: «Сэр, придерживаясь мнения, что вы прилагали всевозможные старания, дабы поссорить меня с женщинами [woemen – странное, но свойственное ему написание], и иные подобные усилия, я был весьма впечатлен этим, и, когда некто сообщил мне, что вы больны и не оправитесь, я заметил, что было бы лучше, если бы вы и вовсе умерли. Я заклинаю вас простить мне таковую недоброжелательность». Посреди этой тирады (другого слова не подберешь) он добавляет: «Также прошу у вас прощения за то, что говорил и думал, будто некто затевает продать мне должность или же неким образом взволновать меня». Иногда задаются вопросом, что он, собственно, делал в Шордиче, вдали от привычных пристанищ – в Вест-Энде или Уайтхолле. Впрочем, в «Буллз-инн» частенько останавливались приезжие из восточных графств. Тем не менее все же странно, что он приехал из Кембриджа сюда и написал письмо именно на этом постоялом дворе.
По сути, оба письма – весьма необычные; их адресатов встревожил тон Ньютона. Пипс тайком навел справки в Кембридже, и одного из членов совета университета, друга Пипсова племянника, убедили посетить Ньютона лично. Племянник докладывал: «Еще прежде, чем я задал ему хоть какой-то вопрос, он сказал, что написал вам чрезвычайно неподобающее письмо, которое его очень заботит, и… прибавил, что оно писано было, когда голову его охватил некий недуг, пять ночей кряду не дававший ему уснуть». Он просил у Пипса извинения; далее агент сообщал, что Ньютон «не очень хорошо себя чувствует, но, хоть я и опасаюсь, что им до известной степени овладела меланхолия, все же полагаю, что незачем подозревать, будто она затронула его разум». Итак, Ньютон хандрил, возможно, был подавлен, однако признаков психического недуга не наблюдалось. Пипс прислал Ньютону учтивое письмо, проделав при этом хитроумный трюк: он предложил Ньютону рассчитать, какова вероятность выпадения шестерки при игре в кости. Возможно, это был самый обычный вопрос. Какой же это гений математики, если он не может дать совет в игре? Но, скорее всего, Пипс тайком проверял умственные способности великого ученого. Ньютон ответил вполне уравновешенно, представив утешительно точные расчеты.