Метафора рынка распространилась к нынешнему времени на весь Лондон, охватив все его торговые системы; особенно остро она чувствуется в таких местах, как Брик-лейн, Петтикоут-лейн, Ледер-лейн, Хокстон-стрит и Бервик-стрит. Там, как и почти в сотне других мест, действуют уличные рынки, большей частью располагающиеся на тех же участках, где они шумели столетия назад. Там бедняки покупают из пятых рук то, что богатые в свое время купили из первых. Иные уличные рынки, однако, исчезли. К примеру, нет больше Тряпичной ярмарки близ Тауэр-хилла — злополучного места, где продавались «рванина и ношеная одежда», гнилые овощи, несвежий хлеб и подпорченное мясо. Ярмарка погребена ныне под своими собственными отходами.
То, что ненасытный город пожрал, он неизбежно затем извергнет как мусор и экскременты. Томас Мор, служивший одно время помощником шерифа и поэтому знавший зловонные и болезнетворные лондонские условия из первых рук, решил, что в стенах его Утопии (1516) все sordidum (грязное) и morbum (больное) будет под запретом. В начале XVI века это были поистине утопические мечтания.
Санитарные условия в Лондоне времен римской цивилизации, когда люди заботились о чистоте с помощью системы общественных бань и уборных, были настолько же сносными, насколько в любой другой части империи. Однако было бы неверно представлять себе его как мраморный город без единого пятнышка. На бывших пустырях внутри городских стен были найдены кучи отбросов, содержащие кости быков, коз, свиней и лошадей; впрочем, ставшие чуть ли не ручными вороны, видимо, тут же хватали и пожирали валяющиеся на улице отбросы. Практика выливания из окон содержимого ночных горшков была широко распространена, о чем нам известно по обилию судебных дел. Однако у входа в римские таверны и мастерские были обнаружены большие каменные сосуды, которые, скорее всего, служили писсуарами. Это самые ранние вещественные памятники, оставшиеся от лондонских «удобств». На одном таком месте — у Фиш-стрит-хилла — был, кроме того, найден мешочек с коноплей, что, в свой черед, свидетельствует о живучести городской наркокультуры.
В периоды саксонского завоевания и нашествия викингов экскременты, как показывают раскопки, оставлялись везде и всюду, даже внутри домов, что говорит о регрессе в санитарии. Далее, мы можем вообразить средневековый город с многочисленными выгребными ямами, с валяющимися повсюду конскими испражнениями и тухлой требухой, с канавами по сторонам улицы, забитыми деревянной щепой, кухонными отбросами, человеческим калом и бытовым мусором. В XIII веке было постановлено, что «никто не должен вываливать испражнения и прочую грязь на улицы и в переулки — их следует собирать граблями и копить в установленных местах». Эти «места» были ранним вариантом городских свалок; то, что там копилось, затем на телегах и лодках отправлялось за город, где экскременты могли быть использованы для удобрения полей. Свиньям, поскольку они пожирали отбросы, позволяли беспрепятственно ходить по улицам, однако они причиняли горожанам немалые неудобства, мешая проезду по узким улочкам и забредая в дома. После забоя их место занимали коршуны, игравшие теперь такую же роль, как в I веке вороны. Был издан закон, под страхом смерти запрещавший убивать коршунов и воронов, которые привыкли к людям настолько, что могли выхватить из рук у ребенка кусок хлеба с маслом.
В 1349 году король Эдуард III отправил мэру Лондона послание, в котором жаловался, что улицы «мерзко загрязнены человеческим калом, зловонный воздух представляет великую опасность для проезжающих». Городские власти отреагировали воззванием, где обрушились на «великую и вопиющую мерзость», которую являют собой отбросы, фекалии и грязь на улицах. Из сохранившихся документов видно, что «отцы города» признавали опасность эпидемии и необходимость в санитарном законодательстве. В каждом уорде за уборку территории отвечали четыре мусорщика, и каждый домохозяин должен был содержать в чистоте участок улицы перед своей дверью. Всякий, кто сбрасывал мусор и грязь в речки Флит и Уолбрук, подлежал штрафу, и была введена должность «сержанта по сточным канавам», который обязан был следить, чтобы потоки по обочинам улиц не запруживались. Однако люди сохраняли прежние привычки. Хозяева домов, стоявших вдоль Уолбрука, платили откупные за право устраивать нужники над проточной водой; на Лондонском мосту располагались 138 домов и общественная уборная, откуда нечистоты сливались прямо в Темзу.
Общественные места использовались для облегчения нужды чаще, нежели частные уборные. Здесь следует упомянуть переулок Писсинг-лейн (позднее — Писсинг-элли), который вел от собора Св. Павла к Патерностер-роу, а также две другие улочки с тем же названием, фигурирующие в источниках XIII–XVI веков. Было по меньшей мере три Дангхилл-лейн [73] — у Падал-Дока, Уайтфрайарс и Куинхайта; составной частью пристани Три-Крейнз-уорф был причал под названием Дангхилл-стэрз.
Первые общественные уборные после отхожих мест времен римского завоевания появились в XIII веке. Одна из них, оборудованная двумя входами, находилась на новом мосту через Темзу, другие — на маленьких мостах, перекинутых через Флит и Уолбрук. По берегам прочих ручейков и притоков также были сооружены нужники, многие из которых, впрочем, представляли собой просто-напросто деревянные настилы с дырами. Позднее были созданы более совершенные общественные туалеты, иные — на четыре «очка» или больше; кульминацией стал сооруженный в XV веке Ричардом Уиттингтоном вдоль Темзы — в конце Фрайер-лейн — «дом облегчения», или «длинный дом». Там было два ряда по шестьдесят четыре сиденья — один ряд для женщин, другой для мужчин, — под которыми была вырыта канава для мочи и экскрементов, очищаемая приливами. Прилюдное раздевание в общественной уборной могло, к слову говоря, быть опасным. Ссора между двумя мужчинами в отхожем месте у стены в переулке Айронмонгер-лейн окончилась убийством. Смерть, приходившая из этого источника, принимала и другие формы. Нужник над Флитом близ места впадения этой речки в Темзу доставлял великие страдания монахам-кармелитам, которые в 1275 году заявили королю Эдуарду I, что «зловонные и ядовитые испарения превозмогают даже запах церковных благовоний и причинили уже смерть многим из братии».
Были и другие районы Лондона, известные своей нечистотой и привлекавшиеся за нее к ответу. Фаррингдон-Уизаут и Портсоукен славились своими кучами испражнений и мусорными свалками, на обитателей уордов Бассингхолл и Олдричгейт (ныне Олдерсгейт) налагали штраф за «экскременты и мочу». Вонючий список этот можно дополнить полями Мурфилдс, которые до того, как их в 1527 году осушили, были «унылым местом с насыпанными тропками, с кучами отбросов, с глубокими черными канавами, с пахучими и отвратительными открытыми сточными рвами». Как писал один историк города, здесь в самый раз было прогуливаться лондонским самоубийцам и философам.
Лондонские memoranda (судебные протоколы) XIV века полны жалоб и увещеваний. Стена «валится на улицу кусок за куском и загораживает путь… общее отхожее место в Ладгейте полно доверху, неисправно и опасно, и запах оттуда такой, что гниют каменные стены». В приходе Гроба Господня некоего Холиуэлла обвинили в том, что он «вываливает кучи дерьма на поле по обе стороны от лошадиного водопоя», а некоего Нортона — в том, что «из-за его дерьма не проехать ни всаднику, ни телеге». Четырнадцать домохозяев в переулке Фостер-лейн были обвинены в «выплескивании нечистот и мочи», а в приходе Сент-Ботольф неприятности возникли из-за «остановки тока воды по причине того, что в нее вываливают нечистоты и мусор». Все повара Бред-стрит были привлечены к суду за накопление «дерьма и отбросов» под их лотками, а по поводу кучи на Уотергейт-стрит было возмущенно заявлено, что она являет глазам «нечистоты из отхожих мест и прочие непотребные виды». В этих сетованиях явственно слышатся голоса лондонцев той поры, и вместе с ними мы видим очень четко локализованное зрелище нечистот, которые «стекают по Тринити-лейн и Кордуэйнер-стрит у Гарликхита в переулок между лавками Джона Хазерли и Рика Уитмена, из коего дерьма немалая часть попадает в Темзу».