– Ну да.
– …и они оказались очень похожи на книги Хэрриет Скроуп. Сюжеты один к одному. Не то чтобы это имело какое-то значение, – поспешил добавить он. Он уже пожалел, что упомянул об этом; ведь он решил ничего об этом не говорить. – Это совсем не важно.
Казалось, Чарльза это не заинтересовало и не удивило.
– Ах вот оно как. Надо же. Любопытно.
– Что именно?
– Чаттертон. – В комнату возвратилась Вивьен, и Чарльз спрыгнул с дивана. – Мы как раз обдумывали свой следующий ход, Виви. – Филип покраснел. – Филип говорит, что нам нужно найти издателя. Он уверен, тогда мы страшно разбогатеем!
Вивьен ничего не ответила, и Чарльз продолжал:
– Завтра я работаю у Хэрриет, так что спрошу ее совета. Ей всегда можно довериться.
* * *
В ту ночь он не мог уснуть. Вивьен лежала рядом, а перед его глазами неотступно стоял почерк Чаттертона. Он вытянулся и раскинул руки, став похожим на букву «Т»; затем он перевернулся на бок и, согнув руки в локтях, изобразил букву «Ч». Когда же наступила самая непроглядная и самая беззвучная пора ночи, он поднялся с постели и неслышно пробрался в другую комнату. Он включил свет и, моргая, стал всматриваться в бумаги, которые показывал Филипу в тот вечер. Дойдя до этих строк, он остановился и прочел их вслух:
Уйдешь бесславно вскоре в Мир Иной,
Судьбы приняв неправый Приговор.
Стоишь теперь с понурой Головой,
Тщеславья чашу пьешь и прячешь Взор.
Он подпер рукой голову и заплакал.
В комнату вошла Вивьен и склонилась над ним.
– Опять болит? – спросила она.
– Да, – сказал он. – Да, опять болит.
Хэрриет Скроуп пыталась рассмотреть свои десны в зеркале с рамой из золоченой бронзы, висевшем над камином; она вытягивала шею и скалилась на собственное отражение, чуть не падая при этом, но ей так и не удавалось ничего разглядеть. "Никогда! – громко заявила она. – Никогда больше не впущу к себе в рот этого негодяя!" Зазвенел дверной звонок, а поскольку она как раз недавно закончила долгий телефонный разговор с Сарой Тилт о прегрешениях ее дантиста, то она наполовину ожидала, что это ее старинная подруга решила материализоваться у нее на пороге. Поэтому она поспешно открыла дверь, прокричав:
– Привет, дорогая! – и тут увидела, что это Чарльз Вичвуд. – А, доброе утро, – проговорила она уже тише. – Я думала, это кто-то другой. – Она совсем позабыла, что сегодня Чарльз должен был прийти к ней для работы.
– Нет, – ответил тот. – Это все-таки я. – Он держался как-то весело и беспечно, несмотря на свой несколько осунувшийся вид.
– Ну, раз ты в этом уверен. Чужака я бы не пустила в свой уютный домишко. – Она провела его по коридору в гостиную и церемонно указала на свободный стул. – Сегодня я побывала в руках у мясника, – сообщила она, усевшись напротив него.
– Да? И что же на обед?
– Да какое там! Это даже не мясник – настоящий живодер. Мой так называемый дантист. Терпеть не могу все эти штуковины, которые он сует мне в рот. Жесткие, жуткие штуковины. Чарльз, я вконец обмякла в его так называемом кабинете, я чувствовала себя какой-то тряпичной куклой. И не спрашивай даже, что он натворил с моими бедными деснами. – Она переменила положение пальцев, так что теперь ее руки сомкнулись замком на коленях. Ну, так как ты поживаешь? – добавила она небрежным тоном, как если бы предыдущая ее тирада вовсе не имела места.
– Потихоньку.
Хэрриет важно кивнула в ответ на услышанную новость.
– И я тоже потихоньку. – Оба некоторое время помолчали. – Я вижу, сказала она, – близится Рождество. – Она показала на сверток в коричневой бумаге, который принес с собой Чарльз и который теперь был притиснут к его стулу. Рядом лежала пластиковая сумка, набитая бумагами. – Я бы не отказалась от новой шубки.
– Я тут кое-что принес показать вам, Хэрриет. – Чарльз хотел было встать с места, но кот, прыгнувший к нему на колени, казалось, пригвоздил его к стулу. – Вы что-нибудь знаете о Томасе Чаттертоне? – Мистер Гаскелл внезапно покинул его со странным взвизгом, и теперь Чарльзу удалось нагнуться за сумкой.
– О Чаттертоне?
– Рассказать вам один секрет?
– Да, конечно. Обожаю секреты. – Ей всегда почему-то казалось, что секреты молодых касаются секса, и она провела языком по верхней губе.
– Он не умирал.
– Отлично. – По-видимому, услышанное доставило ей удовольствие. – А что же тогда с ним случилось? Он что, залег на зимовье? – Она быстро встала и, подойдя к алькову, налила себе джина. – Лекарство, – сказала она, помахивая ложечкой. – Лекарство для моих бедных десен.
– Я на полном серьезе. Томас Чаттертон не умирал.
– Ну-ну, давай. Еще сюда лапшички. – Она повернулась боком и выставила правое ухо: – Давай вешай.
Чарльз с благодарным видом отклонил такое приглашение.
– Да нет же, я не говорю, что он не умирал вовсе. Он умер, но совсем не тогда, когда принято считать. Не тогда, когда все думают. И у меня имеются доказательства. – Он снял оберточную бумагу с картины, и, пока он это делал, Хэрриет отметила, какими медлительными и неуклюжими стали все его движения. – Вы узнаете это лицо?
– Обыщите меня. – Она подняла руки вверх, как будто сдаваясь для обыска полицейским.
– Это Чаттертон в преклонном возрасте.
Она отхлебнула еще ложку джина, пытаясь вспомнить что-то из своего недавнего разговора с Сарой Тилт. Мелькала там какая-то строчка про сук, или ветвь, которую сломили…
– Но разве это не тот мальчишка, который совершил самоубийство?
– В том-то и дело. Он не покончил с собой. Он продолжал писать стихи под чужими именами.
– Ты хочешь сказать, он был плагиатором? – Лицо Хэрриет переменило выражение, и она на минутку отвернулась. – Это лекарство горькое, – сказала она в сторону алькова. Но повернувшись снова к Чарльзу, она взяла у него портрет и стала внимательно его рассматривать. – Похож на Мэтью Арнольда, [63] – сказала она. – Совсем не в моем вкусе. – Она отложила картину. – А его поймали? – Чарльза явно озадачил ее вопрос. – Его разоблачили?
– Кто?
– Ну, как же. Стражи города, разумеется. – Это была странная фраза, и Хэрриет, произнося ее, скрестила пальцы у себя за спиной.
– Да нет, ничего такого не было. Он же не сделал ничего дурного…
– Я знаю! – сказала она громко.
– …и в любом случае, он во всем сознался. Видите ли, это я как раз и собирался вам показать. – И он передал ей фотокопии рукописей, обнаруженных в Бристоле.