Хорошо известно, что Шекспир был связан с «кружком» Эссекса. Доказательством тому могут служить его отношения с Саутгемптоном, лордом Стрейнджем, графиней Пембрук, Сэмюелом Дэниелом, сэром Джоном Харрингтоном и другими. Но события начала 1601 года могли поставить его под удар. Граф Эссекс считал себя жертвой придворного заговора, организованного сэром Робертом Сесилом, и, чтобы не проиграть, пошел в наступление первым. Полагаясь на таких приверженцев и сторонников, как граф Саутгемптон, он был полон решимости захватить власть. Он намеревался изолировать королеву от ее советников и обеспечить передачу власти Якову I. Он поверил в то, что стоит ему объявить о своих намерениях, как все население Лондона поднимется и пойдет за ним. Предполагалось, что постановка пьесы в «Глобусе» накануне восстания поможет поднять народ.
В тот субботний день, 7 февраля 1601 года, некоторые из сторонников Эссекса — среди них лорд Монтигл, сэр Кристофер Блаунт и сэр Чарлз Перси — обедали в таверне Хантера возле Темпла. Лорд Монтигл был убежденным католиком, но в то же время верноподданным короны; благодаря ему позднее был раскрыт Пороховой заговор. Сэр Кристофер Блаунт был когда-то главным конюшим графа Лестера и приходился отчимом графу Эссексу; сэр Чарлз Перси был отпрыском известного в Северной Англии католического семейства. После обеда они взяли лодку, переправились через Темзу и оказались в «Глобусе» перед началом дневного представления. Этот спектакль играли по заказу. Днем ранее несколько человек из числа сторонников Эссекса явились в театр «и заявили, что актеры будут играть пьесу о Генрихе IV» короле, свергнувшем Ричарда II. В позднейшем рассказе о заговоре Эссекса, автором которого был Фрэнсис Бэкон, эта пьеса фигурирует как «пьеса о свержении короля Ричарда Второго»; следовательно, в ней появились сцены вынужденного отречения Ричарда, которых не было в печатном тексте. Намерения приверженцев Эссекса не вызывали сомнений. Они хотели воспользоваться силой драматического искусства и заставить жителей Лондона поверить в законность смещения Елизаветы с престола. Спектакль должен был также укрепить воинственный дух мятежников. Эссекс мог впоследствии оправдываться как угодно, но одно не вызывает сомнений: он хотел увидеть картину гибели монарха, пусть даже воображаемую.
Один из актеров, Огастин Филипс, позже заявлял, что он и «его товарищи хотели играть другую пьесу, ибо считали пьесу о короле Ричарде слишком старой и давно сошедшей со сцены». Конечно, он говорил так из страха. «Бесплодные усилия любви» и «Комедия ошибок», написанные прежде «Ричарда II», шли на сцене и в то время, и много позже. Возможно, в тот день один из союзников Эссекса, сэр Джилли Мейрик, пришел и предложил за эту заказную постановку 40 шиллингов и актеры уступили. По нынешним временам неблагоразумное решение: труппу могли обвинить в измене. Актеры, конечно, могли и не знать о планах Эссекса и заявить, что они всего лишь играли пьесу; впрочем, это маловероятно, ведь обстановка в те дни была напряженная и по городу бродили всевозможные слухи и кривотолки. Актеры, разумеется, боялись, и вряд ли они стали бы играть опасный спектакль за дополнительные 40 шиллингов. Гораздо вероятнее, что эти родовитые дворяне просто запугали их. Заметим, что о лордах говорится: «заявили, что актеры будут играть пьесу», а не попросили ее сыграть. Заметим, что высочайший профессионализм актеров позволял им в любой момент восстановить в памяти спектакль, который уже долгое время не шел на сцене. «Ричард II» был написан и поставлен шестью годами ранее, и хотя его и играли несколько раз за эти годы, столь стремительное возрождение спектакля, безусловно, удивительное достижение.
Восстание Эссекса потерпело сокрушительное поражение. Люди не встали под его знамена, как он надеялся, и графа, вместе с Саутгемптоном и другими, взяли в осаду в его доме на Стрэнде. Он сдался, был подвергнут пыткам и вскоре казнен. Саутгемптона также ждала плаха, но, вняв мольбам его матери, Елизавета распорядилась заменить казнь пожизненным заключением в Тауэре. Такая судьба ждала всех врагов и мнимых друзей Елизаветы.
Конечно, власти обратили внимание на крамольный спектакль. Огастину Филипсу, бывшему в компании кем-то вроде управляющего, приказали явиться в следственный комитет из трех высокопоставленных судейских лиц. Там он рассказал, как обстояло дело, не забыв упомянуть и про 40 шиллингов. Не стоит забывать, что прошло всего четыре года с тех пор, как за постановку «мятежной» пьесы актеров и авторов «Собачьего острова» посадили в тюрьму и, возможно, даже пытали. А в этом случае, пожалуй более опасном, «Слуг лорда-камергера» не подвергли никакому штрафу либо иному наказанию. По сути дела, их «простили», возможно, сделав замечание.
Многих историков театра озадачивала такая мягкость. Но ежели заговорщики действительно угрожали актерам и обманули их, то члены комитета вполне могли проявить снисходительность. Тюдоровские законы часто считают нелогичными и суровыми, но в них все же имелась некая доля справедливости и здравого смысла. У актеров был надежный покровитель в лице лорда-камергера, верного слуги королевы, с которой, кроме всего прочего, он состоял в близком родстве. Если бы труппу обвинили в предательстве, на него тоже легла бы тень подозрения, пусть даже смутного. Такое и представить невозможно. Другое предположение состоит в том, что спас актеров доброжелательный отзыв их друга, Фрэнсиса Бэкона. Очевидно также, что сама Елизавета относилась к труппе лорда-камергера в высшей степени благосклонно — вероятно, главным образом благодаря шекспировским пьесам. Так, хвала Господу и Ее Величеству, Шекспир с товарищами избежали тюрьмы, а может, и виселицы. Прошла всего неделя после допроса Филипса, а «Слуги лорда-камергера» уже снова выступали перед королевой. Как раз в тот день, когда обезглавили Эссекса.
Читаю я у них в сердцах [328]
Стратфордские дела также требовали внимания Шекспира. В это время имя его жены Анны мелькает в стратфордских записях. Сосед-фермер Томас Уиттингтон из Шоттери распорядился в завещании отдать бедным в Стратфорде 40 шиллингов, «которые находятся у Анны Шакспер, жены мистера Уильяма Шакспера, и должны быть мне возвращены». Кое-кто высказывал предположение, что Анне Шекспир приходилось занимать деньги у Уиттингтона, которого она знала с детства, поскольку муж недостаточно ее обеспечивал. Это представляется малоправдоподобным. Она с удобством устроилась в «Нью-Плейс», одном из самых дорогих домов в городе, и было бы позором для всего шекспировского семейства, если бы она не имела средств на жизнь и содержание дома. Все указывает на то, что Шекспир, достаточно заботливый и отнюдь не скаредный муж, регулярно посылал семье значительные суммы. Приличия соблюдались неукоснительно — без этого невозможно представить себе джентльмена шестнадцатого века. Завещание Уиттингтона означает, вероятнее всего, что Анна Шекспир должна вернуть 40 шиллингов, отданных ей на хранение, и это только подтверждает ее репутацию рачительной хозяйки, заслуживающей доверия.
Достоин внимания еще один небольшой эпизод того времени. Уильям Шекспир подал в суд на стратфордского аптекаря Филипа Роджерса: тот не выплатил деньги за поставку солода. Шекспир продал аптекарю 20 бушелей за 38 шиллингов, а потом одолжил ему еще 2 шиллинга. Роджерс выплатил только 6 шиллингов от общей суммы, и Шекспир обратился в суд, требуя вернуть остальное, да еще 10 шиллингов сверх того за ущерб. Об этом деле больше ничего не известно, видимо, Роджерс выплатил всю сумму. Это свидетельствует о здравомыслии и основательности Шекспира в финансовых вопросах. Также мы убеждаемся, что Анна Шекспир, занимаясь домом, вела какие-то дела в городе.