«Тит Андроник» — пьеса, в которой делается попытка побить Кида и Марло на их собственном поле, это трагедия мести во всем ее кровавом масштабе. Шекспир заимствует структуру и детали из «Испанской трагедии» Кида и делает их более красочными и театрализованными; уже тогда он владеет сценическим мастерством гораздо увереннее своего старшего современника. Отрицательный персонаж, злодей Аарон, создан по образцу Барабаса из «Мальтийского еврея» Марло, но у Шекспира он гораздо отвратительнее. Тень Марло, очевидно, присутствует там все время, так же как и в пьесе «Укрощение строптивой». Пьеса полна ссылок на Овидия и Вергилия, как будто для того, чтобы доказать, что автор получил классическое образование. В соответствии с принятой модой он цитирует строки из Сенеки, и в какой-то момент, как воспоминание о школьных днях автора, на сцену выносят том «Метаморфоз» Овидия. Но, вовлекая таким образом в действие Овидия, он занимается совсем новым для театра делом. В каком-то смысле он превращает в пьесу саму поэзию.
«Тит Андроник» изобилует жестокими смертями и в равной степени жестокими расчленениями и увечьями. Героине, Лавинии, отрезают язык и отрубают руки. Затем она вынуждена писать имя своего убийцы на песке — тростью, зажатой во рту. Титу отрубают правую руку прямо на сцене. Ужас достигает апогея в заключительной сцене, когда злодейка королева поедает пирог, начиненный мясом двух своих сыновей, перед тем как Тит закалывает ее и сам тоже погибает. Это столь экстравагантно для театра и до такой степени шокирующе даже для зрителей того времени, что предполагали, будто Шекспир спародировал худшие черты жанра. Но в пользу этого нет никаких доказательств. Пьеса также противоречит всей театральной практике шестнадцатого века, когда трагедия мести была все еще слишком нова и захватывающа, чтоб пародировать ее таким образом. Вряд ли вид Лавинии с отрубленными руками был так уж смешон для елизаветинской публики; подобные наказания все еще осуществляли в общественных местах на глазах у народа. Здесь уместно сказать, что Шекспир довел кровавое представление до высшей точки как раз потому, что писал для зрителей, привычных к насильственным и жестоким смертям. Он хотел, чтобы аудитория хлебнула «полную чашу» ужасов, и так вошел во вкус, что забыл или позволил себе забыть о театральном этикете. Но это скорее красивый оборот, нежели объяснение. Конечно, можно вообще сомневаться в существовании подобного этикета на театральных площадках, где происходили и травли медведей, и бои быков. На этой ранней стадии в профессиональном и народном театре позволялось все; там не было правил и не было условностей.
В любом случае Шекспир испытывает чистое наслаждение от творчества, невзирая на рамки комедии или трагедии. Он всецело поглощен тем, как выразить, высказать, представить на сцене. Вот почему он пишет свободно и быстро, даже заимствуя по ходу дела целые строки из «Беспокойного царствования». Там встречаются некоторые недочеты и драматургические несоответствия, но мы можем вспомнить слова немецкого критика Августа Шлегеля, писавшего о «Тите Андронике»: «Высока вероятность, что у него [Шекспира] случилось несколько неудач, прежде чем он вышел на верный путь. Гениальности не научишься, она в известном смысле не ошибается; но искусству выражения приходится учиться, и мастерство достигается практикой и опытом».
Во всяком случае, «Тит Андроник» в свое время не считался неудачей. Чрезвычайно популярная пьеса, все еще с успехом шедшая в театрах спустя тридцать лет со дня первого представления, создала молодому Шекспиру репутацию и авторитет. Сейчас невозможно установить точную дату первого представления; она могла сначала идти под названием «Тит и Веспазия», до того, как была переработана через три или четыре года. Она была музыкальной и зрелищной. Для различных обрядовых сцен и процессий требовалось большое количество актеров. Она была столь сценична, что на ее тему сделаны первые известные нам зарисовки шекспировских произведений; их сделал Генри Пичем, автор «Совершенного джентльмена» но вообще неясно, иллюстрация ли это к спектаклю или некоторое идеализированное воспроизведение увиденного.
Любопытно, что в ранних произведениях писателей и драматургов содержатся, подобно эмбрионам, зачатки будущих работ их авторов. Так, в «Тите Андронике» мы видим «первое шевеление» Калибана и Кориолана, Макбета и Лира, как будто борющихся за наше внимание. Шекспир неоднократно взывает к «пророческой душе». Великих писателей вдохновляет скорее неопределенное будущее, нежели известное и загнанное в определенные рамки прошлое. Гений Шекспира движим скорее ожиданиями, чем опытом.
Позднее, что, похоже, вошло у него в привычку, он переписал пьесу для иных актеров или же иных постановок. Он даже добавил туда целую сцену, не имеющую отношения к сюжету, но раскрывающую образ героя. Похоже, что он инстинктивно понимал особенности сценической постановки еще до того, как приступал к делу. В отличие от своих современников он заранее имел твердое представление о характерах в действии. Едва сошедшие с его пера, они уже были готовы к игре.
Итак, между тем, что можно считать ранней версией «Гамлета», и «Титом Андроником» молодой Шекспир в первые два года после его приезда в Лондон мог написать шесть или семь пьес — среди которых «Славные победы Генриха V» «Укрощение строптивой», «Эдмунд Железнобокий» и «Беспокойное царствование короля Иоанна». В прошлом слышались возражения, что он не мог написать столько за такой короткий промежуток времени, то есть по три или четыре пьесы в год. Но говорить так — значит совершенно не понимать особенности театра шестнадцатого столетия. Это не современная драматургия. Скорее можно удивляться, что он не написал больше. Правда, Шекспиру приписывают еще и другие пьесы или отрывки из пьес. Пьесы создавались, ставились и исчезали со сцены с поразительной скоростью — каждая труппа выпускала по семь-восемь спектаклей в сезон. Его современники, подобно Роберту Грину, сочиняли пьесы на заказ, и хорошо, если их работы держались на сцене месяц или неделю. Они ни в каком отношении не могли считаться литературой. К тому же Шекспир стремился сделать себе имя и разбогатеть на театральных подмостках. Скорость его письма в ранний период несопоставима с позднейшим творчеством. Он писал быстро, неистово, под влиянием первого порыва вдохновения.
Существует картина, где изображен молодой человек, известная как «Портрет Графтона». Она так названа по имени герцога Графтона, владевшего ею в восемнадцатом веке. На этом портрете стоит дата «1588 год» и обозначен возраст модели — 24. Сзади надпись: «W + S». Ассоциацию с Шекспиром легко можно счесть ложной, если не считать, что молодой человек разительно напоминает изображение уже немолодого Шекспира с гравюры в Первом фолио. Те же челюсть и рот, те же крылья носа и миндалевидные глаза. И то же выражение лица. Этот юноша темноволос, строен и обладает приятной внешностью (что никоим образом не противоречит облику полноватого и лысого джентльмена в годах); на нем модный камзол с воротником, но взгляд пристальный и даже задумчивый. Он мог бы при необходимости послужить романтическим образцом. Говорилось, что молодой Шекспир в возрасте двадцати четырех лет не мог позволить себе столь модную и дорогую одежду. И как он или его отец могли заплатить портретисту? А что, если он уже был успешным драматургом?