Хотя она и вполовину не несла на себе тех порнографических черт, какими отличались некоторые поэмы, ходившие тогда в списках, она вызвала порицание Джона Девиса как «грязный вздор». Томас Мидлтон включил ее в список «непристойных памфлетов».
«Венера и Адонис» — поэма о всепоглощающем вожделении к молодому человеку, значительно превосходящая по страстности даже «Смерть в Венеции» Томаса Манна, и кажется, будто Шекспир писал ее с великим удовольствием.
Эротическая литература, возможно, единственный жанр, где личные вкусы и пристрастия автора жизненно важны для успеха произведения. Однако будет неразумно приписывать похожие чувства и страсти Шекспиру. Конечно, он очень выразителен, но он также и отстранен. Страсть — это из арсенала его эффектов. У читателя возникает смутное впечатление, что автор здесь и в то же время отсутствует. Чувствовать с такой силой и уметь высмеять это чувство — признак высочайшего интеллекта. Поэтому, возможно, часто считают, что в этой поэме шекспировское драматическое воображение превзошло себя. Никогда не было в Англии писателя более свободного или более искусного.
«Венера и Адонис» стала особенно популярной среди студентов университетов и юридических школ — иннов, читавших ее поодиночке или, возможно даже, в компаниях. В 1601 году Гэбриел Харви все еще мог писать, что «молодняк находит большое удовольствие в «Венере и Адонисе». Шекспир отнюдь не был, как часто предполагают, анонимным или незамеченным писателем. «Венера и Адонис» стала почти что олицетворением самой поэзии. В «Самовлюбленных выходках из жизни Джорджа Пиля» буфетчик в гостинице на Пай-корнер «премного предан поэзии, так как с головой погрузился в «Рыцаря солнца» «Венеру и Адониса» и другие памфлеты». Поэму называли «лучшей книгой в мире», а в пьесе «Немой рыцарь» 1608 года встречается следующий диалог: «Умоляю, сэр, скажите, какую книгу вы читаете? — Книгу, в которую ни один клерк во всем королевстве ни разу не заглянул; она называется «Философия служанки, или Венера и Адонис». С некоторой определенностью можно сказать, что Шекспир к этому времени был одним из самых знаменитых поэтов в стране. Он не был обезличен в толпе и не сидел незаметным посетителем в гостиничном углу.
В его мозгу — источник новых фраз [193]
Шекспир и Саутгемптон могли встретиться в театре — или при посредстве театра. Саутгемптон регулярно ходил на представления. По-видимому, это было главным его развлечением в Лондоне. Есть и другие связующие нити. В следующем за публикацией «Венеры и Адониса» году мать Саутгемптона, графиня Саутгемптон, вышла замуж за Томаса Хениджа; Хенидж был королевским казначеем, а следовательно, отвечал за выплату жалованья придворным актерам. Связь, конечно, слабая, но заметная, если говорить об узком и тесном мире английской придворной знати.
Поэт мог также повстречаться с графом при помощи лорда Стрейнджа; Саутгемптон был в близкой дружбе с младшим братом лорда Стрейнджа, который и сам был драматургом-любителем. Что могло быть естественнее, чем то, что молодого графа представили самому обещающему автору современности? Причем игру которого граф видел на сцене? Лорд Стрейндж и граф Саутгемптон входили также в группу сочувствующих католикам, о чем подозревал лорд Берли, и, несомненно, многие смотрели на Саутгемптона как на «надежду католического сопротивления». Шекспир хорошо подходил такой группе. Молодой граф также, по ряду сложных
обстоятельств, оказался через жену в родстве со стратфордскими Арденами. Следовательно, Шекспир мог напомнить и об этом свойстве. Занятно и то, что поэт и иезуит Роберт Саутвелл, бывший некогда духовным наставником Саутгемптона, также приходился родственником Арденам. Предполагалось, не без оснований, что Шекспиру приходилось читать и даже копировать какие-то из стихов Саутвелла. Поэму Саутвелла «Жалобы святого Петра» предваряло посвящение: «Моему достойному доброму кузену, мастеру У. Ш.» от «любящего кузена Р. С». Чувствуются родственные сближения и не нашедшие письменного отражения связи, которые нынче глубоко скрыты от нашего взора. Возможно также, что они познакомились через Джона Флорио, учившего Саутгемптона французскому и итальянскому языкам. Флорио, уроженец Лондона, происходил из семьи протестантов — беженцев из Италии. Он превосходно знал несколько языков, был способным ученым и в некотором роде придирчивым любителем театра; он заявлял, что живет в «захватывающую эпоху, когда готовы народиться открытия и каждый куст плодоносит». Эта «захватывающая эпоха» и была эпохой Шекспира. Флорио также переводил на английский язык Монтеня, и эта его работа предоставила фразы и аллюзии для «Короля Лира» и «Бури». Сам Флорио, сейчас почти забытый, был для Шекспира фигурой очень значимой. Комедии Шекспира этого периода — итальянские по месту действия, если не сказать по духу, и это смело можно приписать влиянию Флорио, который был на одиннадцать лет старше драматурга. Есть случаи, когда Шекспир демонстрирует такое подробное знание Италии, что некоторые считают — он наверняка должен был побывать в этой стране в молодые годы. Но, опять же, такие познания могут объясняться присутствием Флорио. Флорио помогал и другим драматургам. Во вступлении к своей пьесе «Вольпоне» действие которой происходит в Венеции, Бен Джонсон ставит посвящение-автограф, обращенное к Флорио, «помощнику его Муз». У Флорио была большая библиотека, с множеством итальянских книг. Нам больше нет нужды искать, откуда взялись итальянские реалии в шекспировских пьесах. Шекспир заимствовал многие фразы и образы из итальянского словаря Флорио «Мир слов»; «напрасный труд — говорить о любви», — пишет Флорио; и возможно, что Шекспир сочиняет вступительный сонет к его труду «Вторые плоды» («Second Frutes»), опубликованному в 1591 году. Флорио — одна из тех ускользающих фигур, которые время от времени возникают в шекспировской биографии и роль которых в его судьбе куда заметнее, нежели они сами.
Таким образом, протягивается много нитей между Шекспиром и Саутгемптоном. То, что они встречались, несомненно. Следующее шекспировское посвящение Саутгемптону в поэме «Обесчещенная Лукреция» носит еще более личный характер. Выдвигалось также предположение, что Шекспир адресовал свои сонеты какому-то знатному юноше, но это достоверно не известно. Недавно обнаруженный портрет ясности не внес, а только всколыхнул тему. Он был создан в начале 1590-х и изображает юношу, одетого несколько женоподобно, в румянах, губной помаде, с серьгами в ушах и с длинными волосами. Много лет он ошибочно считался портретом «леди Нортон», но не так давно установили, что это изображение Саутгемптона. Если Саутгемптон и вправду, как предполагают некоторые, был адресатом шекспировских любовных сонетов, то такая андрогинная внешность могла привлечь внимание поэта.
Возможно также, что в течение короткого времени в 1593 году Шекспир был секретарем Саутгемптона. В «Эдуарде III» есть комическая сцена между королем и его личным секретарем, которая наводит на мысли об ироническом отражении некоторого авторского опыта. Он мог работать секретарем молодого аристократа в Саутгемптон-хаусе на Чансери-Лейн, но многие ученые находили в текстах того периода скрытые аллюзии на фамильное поместье Тичфилд в Хэмпшире. Было разумнее и удобнее переехать на время чумы из Лондона в деревню. Может быть, как раз там Шекспир сочинил вторую длинную эпическую поэму с посвящением Саутгемптону — «Обесчещенную Лукрецию».