Большинство машин здесь продаются по цене около ста долларов, у каждой на лобовом стекле, у места водителя, прикреплено торговое соглашение — «КАК ЕСТЬ».
Мы выбрали «импалу», потому что, если уж нам придется провести ночь в машине, это должна быть машина с самыми большими сиденьями.
Мы давимся китайской дрянью, потому что не можем вернуться домой. Было два выбора — либо переночевать здесь, либо проторчать всю ночь в ночном дэнс-клубе. Мы не пошли в ночной клуб. Тайлер говорит — музыка там настолько громкая, — особенно ритм-секция, — что она насилует его биоритмы. В последний раз, как мы туда ходили, Тайлер сказал, что громкая музыка его укатала. Плюс ко всему — в шуме невозможно разговаривать, — поэтому после пары стаканов любой посетитель начинает чувствовать себя центром внимания, — правда, полностью отрезанным от общения с окружающими.
Ты — труп из таинственного английского детектива.
Сегодня мы ночуем в машине, потому что Марла вломилась в дом и грозилась вызвать полицию, чтобы меня арестовали за то, что я приготовил ее мать, потом с грохотом понеслась по комнатам, подняв крик, что я — вампир и каннибал, пиная стопки «Ридерс Дайджест» и «Нейшнл Джеогрефик», — и я оставил ее там, в скорлупе дома.
Сейчас, после инцидента с ее умышленным самоубийством при помощи снотворного «Ксенекс» в Отеле Риджент, трудновато мне представить, как Марла будет звонить в полицию, но Тайлер сказал, что неплохо будет переночевать снаружи. Просто на всякий случай.
На случай, если Марла сожжет дом.
На случай, если Марла выберется и вернется с пушкой.
На случай, если Марла осталась в доме.
Просто на всякий случай.
Я пытаюсь сосредоточиться:
Глядя на белый лик луны,
Звезды никогда не злятся:
Ля-ля-ля, конец.
Сейчас, когда по бульвару проезжают машины, когда я сижу с пивом в руке в «импале», перед тяжелым, холодным рулем марки «Бэйклайт», диаметром где-то в три фута, и потрескавшееся виниловое сиденье колет мне задницу сквозь ткань джинсов, Тайлер говорит:
— Еще разок. В точности расскажи мне, что произошло.
Неделями я не обращал внимания, чем занимается Тайлер. Однажды я пошел с ним в офис Вестерн Юнион и увидел, как Тайлер отправляет телеграмму матери Марлы.
«УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ ТЧК».
Тайлер показал клерку читательский билет Марлы и подписался Марлой на телеграфном бланке, потом прикрикнул на клерка: мол, да, Марлой могут иногда звать и парня, а клерку следует заниматься своим делом.
Когда мы выходили из Вестерн Юнион, Тайлер сказал, что если я ему друг — то должен ему доверять. Мне незачем знать, для чего все это, сказал Тайлер и потащил меня в «Гарбонзо» на порцию горохового супа.
На самом деле меня насторожила вовсе не телеграмма, а то, как это не клеилось с обычной манерой поведения Тайлера. Никогда и ни за что Тайлер не платил. Чтобы достать одежду, он просто шел в тренажерные залы и отели и забирал вещи из бюро находок, выдавая за свои. Это лучше, чем поступать как Марла, которая ходила в прачечную «Лаундромэтс» воровать джинсы из сушилок, и продавала их по двенадцать долларов за пару в пунктах скупки подержанного белья. Тайлер никогда не ел в ресторанах, — а у Марлы никогда не было морщин.
Без всякой видимой причины Тайлер отослал матери Марлы пятнадцатифунтовую коробку шоколада.
«Еще одна вещь похуже сегодняшней субботней ночи», — рассказывает мне в «импале» Тайлер. — «Это бурый паук-крестоносец. При укусе он вводит не просто животный яд, а энзим или кислоту, которая растворяет ткань в области укуса, буквально растапливает тебе руку или лицо». Тайлер прятался с начала вечера, с начала всех этих происшествий. Марла показалась у дома. Даже не постучавшись, склоняется у парадного входа и кричит:
— Тук-тук!
Я читаю «Ридерс Дайджест» на кухне. Я полностью отчужден.
Марла орет:
— Тайлер, ты дома?
Я кричу: «Тайлера дома нет».
Марла орет:
— Не будь уродом!
Тут я подхожу к парадной двери. Марла стоит в фойе с пакетом срочной почты «Федерал Экспресс» и говорит:
— Мне нужно положить кое-что в твою морозилку.
Я преграждаю ей дорогу на кухню и говорю: «Нет».
«Нет».
«Нет».
«Нет».
Не хватало еще, чтобы она начала складировать в доме свое барахло.
— Но, тыковка, — возражает Марла, — У меня же нет холодильника в отеле, а ты говорил — можно!
Нет, не говорил. Еще чего — чтобы Марла начала вселяться в дом, втаскивая по куску дерьма в каждый свой визит.
Марла распечатывает пакет «Федерал Экспресс» на кухонном столе и вытаскивает что-то белое в упаковках вроде тех, в которые Стирофоум пакует арахис, и трясет этой белой дрянью перед моим носом.
— Это — не дерьмо, — заявляет она. — Так ты говоришь о моей матери, — поэтому пошел ты!
То, что Марла вытащила из пакета, похоже на те целлофановые кульки с белым веществом, из которого Тайлер вытапливал сало для приготовления мыла.
— Могло быть и хуже, — говорит Тайлер. — Ты бы случайно съел то, что было в одном из этих кульков. Проснулся бы раз среди ночи, выдавил бы белую массу, добавил бы сухой смеси лукового супа «Калифорния», — и съел бы это все одним духом, с картофельными чипсами. Или брокколями.
Больше всего на свете, когда я и Марла стояли на кухне, мне не хотелось, чтобы Марла лезла в морозилку.
Я спросил ее — зачем ей эта белая дрянь?
— Для парижских губ, — ответила Марла. — Когда стареешь — губы втягиваются в рот. Я сохраняю их при помощи коллагеновых инъекций. В твоей морозилке у меня будет почти тридцать фунтов коллагена.
Я спрашиваю — ей нужны настолько большие губы?
Марла отвечает, что ее больше волнует сама операция.
«Та вещь в пакете „Федерал Экспресс“, — рассказываю я Тайлеру в „импале“. — „Это то же самое, из чего мы делали мыло. С того времени, как силикон был признан опасным, коллаген стал самым насущным препаратом, инъекцию которого можно сделать, чтобы разгладить морщины или подкачать тонкие губы и впалые щеки. Как объяснила Марла, самый дешевый коллаген можно получить из стерилизованного и обработанного говяжьего жира, но такой дешевый коллаген не задерживается в теле надолго. Когда тебе делают инъекцию, к примеру, в губы, — твой организм отторгает его и начинает выводить из тканей. И через шесть месяцев у тебя снова будут тонкие губы“.