— Нет… ха-ха… я бы этого не сказал, Фрэнк. Во всяком случае, мне он не жаловался.
— Что ж, черт подери, тогда ладно. Что…
— Нет. — И Стейплз предупреждающе поднял руку. — Нет, я не могу тебе этого позволить, Фрэнк. Ты просто вежлив и делаешь вид, что мой убогий разговор тебя занимает, а я не могу этого позволить. Беги же скорее, я настаиваю. И… ах да…
— Я знаю, — сказал я. — Знаю. Ты хочешь, чтобы я распотешил своих клиентов до смерти.
— До смерти?.. О, неплохо сказано! Прекрасно сказано! — воскликнул Стейплз и ухмыльнулся.
Я повернулся и вышел.
Внутри у меня все напряглось, в желудке было какое-то странное ощущение. Он словно сузился и оттянулся вниз, как будто я проглотил что-то тяжелое. И горло побаливало, а мозг пронизывали обжигающе ледяные иглы.
Я сел в машину. Меня так трясло, что я насилу повернул ключ зажигания. Я отъехал от бордюра и повел машину неизвестно куда, как слепой. Наконец добрался до бара и устроился в дальнем закутке.
Я выпил — мне полегчало. Выпил еще — полегчало еще больше. Я начал успокаиваться.
Стейплз не мог ничего сделать. Если полицейские не смогли, то как он мог? Да и вообще, какого черта? Он просто приметил, что я слегка не в своей тарелке, ну и стал меня подкалывать, чтобы выудить ответ. Вертелся как мог, всюду тыча своей иголкой в надежде, что какой-то из уколов угодит в цель.
И что там он плел сегодня утром? Если присмотреться повнимательнее, это наверняка была проклятая ложь. Обычный человек признался бы сразу, что проспал, или застрял в лифте, или что-то в этом роде. Но Стейплз не был обычным человеком — я хотел сказать, приличным. Он лгал просто удовольствия ради. Он готов был залезть на дерево, чтобы солгать, хотя мог бы говорить правду, стоя на земле. Потому-то — уж так ему хотелось меня подколоть — он и наплел про визит к старому приятелю.
Приятель, которого нигде нет, — понимаете, о чем я? То есть мне никак не определить, где он находится. Даже если бы мне приспичило, я не смог бы туда попасть. Человек в тюрьме, но в то же время и не в тюрьме, и все такое. Страшная тайна. Туманные намеки.
Не будь Стейплз так чертовски рад, так доволен собой… но это полагалось ему по роли, это был еще один укол иголкой. А может, ему и вправду удалось с кем-то переспать и от этого его настроение так улучшилось. Он хвастался, что положил глаз на одну из горничных в его гостинице. Неделями пытался ее соблазнить, грозя ей увольнением, а потом, наоборот, подлизываясь подарочками из магазинных запасов. Может, наконец ему удалось добиться своего.
В любом случае…
В любом случае он ничего не знал.
ЧЕРТ ПОДЕРИ, ОН НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ!
Но конечно же, мне совсем не хотелось работать. Не мог я сегодня выколачивать деньги из должников. Ей-богу, в таком моем состоянии все кончится тем, что не я отберу у клиентов деньги, а они у меня.
Я хотел только одного — вернуться домой. Понимаете, ничего не делать, а просто побыть дома, весь день провести под боком у Джойс. Но черт подери, об этом и речи не могло быть. Джойс и так была расстроена из-за денег — даже не хотела посидеть их покараулить. Она уже почти согласилась, что лучше оставить их у нас, чем нести в полицию, но история эта ей все равно не нравилась. И если бы я сегодня прогулял работу, Джойс решила бы, что у нее куда больше поводов для беспокойства, чем она думала раньше.
В том баре я выпил четыре или пять порций, растянув их до полудня. Потом вернулся к машине и снова поехал.
Я отправился на окраину города и свернул на грунтовую дорогу. Там я припарковался, потянулся к заднему сиденью и открыл чемодан с образцами.
На этот раз я взял двенадцать пятидолларовых купюр. Достаточно для целого дня работы. Я неуверенно помял их между пальцами, подумал, а потом положил шесть купюр обратно и вместо этого взял три десятидолларовых.
Так-то лучше. А то двенадцать пятидолларовых и ничего другого — выглядит странновато.
Я сунул банкноты в рабочий бумажник.
Потом разложил карточки со счетами на приборной доске и подправил что нужно.
Потом… да, собственно, и все. Больше ничего не оставалось делать, а в запасе было еще пять часов.
Может, сходить в кино? Черт, кому же хочется идти в кино и сидеть там в темноте одному? Конечно, я бы с удовольствием почитал, я ведь, знаете, люблю читать. Но не прямо же на улице — а в этих чертовых библиотеках ни черта нет стоящего. Ни тебе хороших исповедальных рассказов, ни киножурналов — ничего интересного.
Я снова завел машину.
Пожалуй, самое неприятное занятие — крутить баранку, когда тебе некуда ехать.
Я все думал, как хорошо было бы двинуть домой (зная, что не могу, ну никак), и меня охватила досада. Какого черта, в конце концов? Парню плохо, он обеспокоен, а при этом даже не может поехать к себе домой и поговорить с собственной женой. На мой взгляд, весьма прискорбное положение. Человек выбивается из сил — ради нее, между прочим, выбивается, — а она только и знает, что портить ему жизнь. Капает на мозги и досаждает, как будто у него и так мало поводов для беспокойства.
Мона не стала бы себя так вести. Эта малютка Мона — вот она действительно милая крошка, настоящая душечка. Ей в жизни пришлось сделать кое-что, чего делать не следовало, и, может, поэтому она не была такой безупречной, как Джойс, — точнее, не корчила из себя безупречную, в отличие от Джойс. Но…
Так, насчет Джойс. Джойс ничего особенного из себя не корчила. Можно подумать, она не умела браниться — умела, да еще как! Просто она шла на поводу у своего настроения, так что никакой показухи в этом не было. Но… Мона тоже была в порядке, и мне надо было с ней увидеться, надо было побыть с кем-то, поговорить с кем-то.
С кем-то — с кем угодно, — кто был бы на моей стороне.
Я поехал через весь город к торговому центру, куда Мона иногда ходила за покупками. Зашел там в маленький бар по соседству с аптекой и сел у входа.
Это было одно из тех мест, о которых невольно думаешь: и как они только не прогорают? Например, этот бар оказался полупустым. Старый скряга потягивал пиво за десять центов. Какая-то накрашенная дама налегала на шерри и каждые две минуты подсчитывала мелочь… Вот и вся клиентура.
Я заказал два двойных скотча. Когда я сказал бармену, что он может оставить себе доллар на чай, он чуть не упал в обморок от счастья.
Он поставил передо мной вазочку с орехами. Бросил пригоршню жетонов в музыкальный автомат. Я сказал ему, что свет у окна слишком яркий, и попросил его выключить. То есть я только начал ему об этом говорить. Он выключил свет еще до того, как я закончил фразу.
— Так нормально? Что-нибудь еще, сэр?
— Я вам сообщу, — ответил я.
Бармен понял намек и оставил меня одного.
Я сел на табурет чуть боком. Я поглядывал в окно, опершись локтем на стойку бара, выпивал и думал. Просто убивал время.