Я быстро пересчитал наличные и хлопнул пачкой о стол.
Хозяева очень не любят, когда кто-то приходит и требует, чтобы ему отдали деньги задолжавших подчиненных. Хозяевам неприятно, что их беспокоят, и они, конечно же, недолюбливают подчиненных, которые причиняют им беспокойство. Питу наверняка укажут на дверь. Я подумал, что мне лучше быть в другом месте, когда это произойдет.
Я проехал несколько кварталов и остановился возле пивной. Заказал там кувшин пива, отнес его в дальний закуток и залпом ополовинил. Потом разложил на столе пустой бланк и оформил договор продажи наличными на имя Моны Фаррел, на сумму тридцать два девяносто пять.
Одной проблемой стало меньше. Я вернул деньги за столовое серебро, и у меня осталось лишних пять долларов. Теперь если бы только чертов дождь перестал и мне выпало несколько удачных недель подряд…
Уф, малость полегчало. Тоска и безнадега уже не так сильно донимали меня. Я заказал еще пива и на этот раз пил медленно. Я думал, какая же прелесть эта Мона, и жалел, что женился не на ней, а на проклятущей Джойс.
Ох уж эта Джойс… Я припас для нее немало прозвищ. Крошка-Неряха, Принцесса Ленивая Задница и Королева Торговок Папиросами, позволявшая ущипнуть себя за попку в нагрузку к каждой пачке. Я-то думал, она горячая бабенка, но, братцы, в последнее время она меня не радовала. Может, я и сглупил по первости, но быстро понял, что к чему. В лице Джойс я заполучил в жены ленивую, эгоистичную, грязную нескладеху.
Почему на ее месте не оказалась Мона?
Почему каждый раз, когда я надеялся, что мне полегчает, все становилось еще хуже?
Я бросил взгляд на часы. Десять минут шестого. Я подошел к телефону и набрал номер магазина.
Голос Стейплза звучал как обычно — спокойно, вкрадчиво, мягко. Я сообщил ему, что забрался в трущобы, разыскивая неплательщика, и что решил подождать до утра.
— Хорошо, Фрэнк, — сказал Стейплз. — И как там дела? Удалось выйти на след Хендриксона?
— Пока что нет, — соврал я, — но в целом день прошел неплохо. Я продал то столовое серебро за наличные.
— Молодец, — отозвался он. — Вот если бы ты теперь сумел что-то выяснить о Хендриксоне…
Он помедлил, произнося это имя. Выделил его голосом. Он был более чем в пяти милях отсюда, но мне показалось, что он рядом. Потешается надо мной, следит за мной, ждет, когда я попадусь в ловушку.
— Так как насчет этого, Фрэнк? — спросил он, — Как насчет тридцати восьми долларов, которые Хендриксон нам должен?
— Черт возьми, а чем я тут, по-твоему, занимаюсь? — воскликнул я. — Я же не сижу целый день на заднице в славном сухом офисе. Ради бога, дай мне еще немного времени.
Наступило минутное молчание. Потом Стейплз тихо засмеялся.
— Только не слишком много, Фрэнк, — сказал он. — Почему бы слегка не поднапрячься, а? Раз уж ты все равно работаешь сверхурочно. Давай напряги свой хитроумный мозг. Ты и представить себе не можешь, как я буду доволен, если к утру ты привезешь Хендриксоновы денежки.
— Что ж, я тоже буду очень рад, — заверил я. — Буду стараться изо всех сил.
Пожелав ему спокойной ночи, я повесил трубку. Потом без особого удовольствия допил оставшееся пиво.
Может, он на что-то намекал, хотел меня о чем-то предупредить? Почему он так докапывался насчет этого должника? Хендриксон был нищеброд, как и почти все наши клиенты. Долги из них можно было только выбить. Они имели дело с нами, потому что больше никто не отпустил бы им товары в кредит. Почему же, хотя у нас числилась по меньшей мере сотня других неплательщиков, Стейплз пытал меня именно насчет Хендриксона?
Мне это не понравилось. Возможно, это было начало конца, первый шаг в сторону тюряги. Ведь если бы Стейплз поймал меня на том, что я мухлюю с этим счетом, он смекнул бы, что я мухлевал и с другими. Он проверил бы все остальные счета.
Конечно, он и раньше вел себя так. Примерно так. Бывало, я из кожи вон лез и день проходил удачно, но вместо похвалы я получал то же, что и сегодня. Ну, вы понимаете. Может, вы и сами работали на таких парней. Как бы вы ни отличились, они тут же начинают докапываться до чего-то еще. Черт подери, до первой попавшейся вещи, которая придет им в голову. Мол, и вот это нужно сделать, так какого черта ты возишься?
Да, наверно, дело в этом, решил я. Хотелось бы надеяться, что в этом. Угодить Стейплзу было невозможно. Чем больше ты делал, тем больше он от тебя требовал.
Я подошел к стойке и расплатился по чеку. Потом шагнул к двери и выглянул, как там дождь. Поднял воротник пальто. Приготовился пробежаться до машины.
Сумерки начинали сгущаться рано, но еще не совсем стемнело. Видимость была хорошая, и я заметил его у самого конца дома. Здоровенный коренастый парень в рабочей одежде стоял под навесом крыши.
Я не мог добраться до машины, не проходя мимо него.
Эх, надо было отъехать от оранжереи подальше.
Я вернулся в бар и заказал кварту пива навынос. Взяв бутыль за горлышко, я неторопливо, вразвалку вышел.
Может, сразу он меня не увидел. А может, просто себя накручивал. В общем, я уже почти поравнялся с ним, когда он вышел из-под навеса и встал прямо передо мной.
Я остановился и отступил на шаг или два.
— А, Пит, — сказал я. — Как дела, парень?
— Сукин ты сын, Тиллон, — ответил он. — Ты взял мои теньги, та? Ты взял мои теньги, а я теперь возьмусь за тепя!
— Ну-ну, Пит, ты сам виноват, приятель. Мы верим тебе, стараемся обращаться с тобой хорошо, а ты…
— Ты врешь! Парахло мне продал. Костюм ушасный — рвется как пумага! Сидеть тепе в тюрьме, торговец парахлом, фор, распойник! Я получил карошую рапоту, и потому што я не платил за парахло, ты… ты… Я тепе покашу, Тиллон!
Хендриксон опустил голову и сжал кулачищи. Я отступил еще на шаг и крепче ухватился за бутылку. Я держал ее за спиной на уровне бедра. Он этого еще не видел.
— В тюрьме, да? — переспросил я. — Да у тебя самого было несколько ходок, верно, Пит? Будешь меня доставать — опять туда отправишься.
Это было всего лишь предположение, но оно его на секунду остановило. Трудно ошибиться, предположив, что клиент магазина «Рай низких цен» побывал за решеткой.
— Ну и што? — фыркнул он. — Я пыл в тюрьме и свое отсидел. Это сюда совсем ни при шем. Ты…
— А как насчет срока за изнасилование? — спросил я. — А ну, признавайся, черт тебя дери! Скажи только, что ты этого не делал! Скажи, что не трогал эту бедную больную замухрышку!
Я попер как танк, не давая ему и слова вставить. Я чертовски хорошо знал, что он ее трогал, и мысль об этом сводила меня с ума.
— Ну, давай же, здоровенный ты урод, — подначивал я его. — Иди сюда — ты у меня получишь!