— Ты меня совсем не погубила.., если ты имеешь в виду Чэпмена. После всего, что он с тобой сделал, его судьба меня не волнует.
— Если не волнует сейчас, то будет волновать позже, — возразила она. — Если только ты не усвоишь того факта, что это сделала я, а не ты!
— Брось об этом! — выпалил я. — Мы оба виноваты. Кстати, ты думаешь, что ничего не выплывет на свет Божий? Если они поручат дело настоящему эксперту, все эти подделки будут выглядеть весьма подозрительно.
— Для этого нет никаких оснований. Но я хочу сказать другое: ты — чист, даже если и обнаружится эта фальсификация. Они не смогут доказать, что ты встретил меня до того, как все это произошло.
Вспомни, ты назвал себя Гамильтоном. А когда я вернулась из Нью-Йорка, то звонила тебе под именем миссис Форбс. В авиабилеты я вписывала другую фамилию, а по дороге из аэропорта домой в Майами пересела в другое такси.
Я кивнул:
— Когда тебе принести деньги?
— Можешь завтра, — ответила она равнодушно. — Мне все равно.
— Это не из-за денег?.. Нет?
— Нет. — Потом прибавила:
— Хотя, может быть, я и старалась думать, что из-за денег.
Я закурил и, подойдя к окну, слегка раздвинул шторы, посмотрел на Стоктон-стрит. Вернувшись, остановился против нее.
— Из-за голоса, да?
Она покачала головой:
— Нет, просто когда ты пришел, ты застал меня врасплох. Я не знала, что ты так близко. И главное, почему я не хочу быть с тобой, заключается в том, что я и так уже принесла тебе много неприятностей. Зачем добавлять еще?
— Скажи, другие мужчины, которые были влюблены в тебя.., им что, так же трудно было к тебе пробиваться? — спросил я. — Удалось ли хоть одному из них когда-нибудь убедить тебя, что ты — именно та, кто ему нужен, кого он желает и кого любит?
Ее руки сжались в кулаки и задрожали.
— Прошу тебя, не надо об этом, Джерри!
— Нет, надо! — взорвался я и раздавил сигарету. — Если бы в первый раз я так легко не сдался, то убедил бы тебя. Так что я теперь хочу попробовать еще раз. А уж после этого замолчу. — Я присел на корточки перед кроватью и положил руки ей на колени. — Я знаю, ты меня не любишь. Возможно, тебя так основательно пришибло, что пройдут годы, прежде чем ты на кого-нибудь посмотришь.
Но я готов и на меньшее. Постараюсь объяснить тебе это без всяких сантиментов, без назойливости. Ты просто нужна мне. Я хочу быть с тобой.
Хочу постараться помочь тебе. Может, вместе мы это как-нибудь и осилим, найдем выход. По крайней мере, попробовать-то можно? Мы поедем, куда захочешь. Я согласен на любое твое условие — только дай мне такую возможность. Со временем, я думаю, мой голос будет у тебя ассоциироваться со мной, а не с ним. Для меня ты единственная на свете, другой такой не будет. Я по тебе с ума схожу и всегда буду сходить… Но хватит об этом. Надеюсь, ты больше не будешь отрицать, что я в тебя влюблен? Пойдешь со мной, Мэриан? Пойдешь?
Я поднял на нее глаза. Она отвернулась, сжав губы и беззвучно плача. Наконец повернулась в мою сторону и покачала головой.
Я поднялся. Она хотела проводить меня до дверей, но остановилась и оперлась рукой о спинку кровати. Уже овладев своим голосом, сказала:
— Спокойной ночи, Джерри! — И протянула мне руку.
— Спокойной ночи, Мэриан! — На пороге я оглянулся. Как всегда, она напомнила мне что-то очень хрупкое, прекрасное и драгоценное — словно скрипка Страдивари в мире, из которого навеки ушел последний музыкант. Я закрыл дверь и спустился в холл…
В эту же ночь она покончила с собой. Должно быть, приняла таблетки вскоре после моего ухода — я понял это из медицинского заключения, опубликованного в газетах. Конечно, утренние выпуски этого опубликовать не успели, и я еще ни о чем не знал, когда в полдень входил в бар «Эль Прадо» на Юнкон-сквер, неся под мышкой «Колл-Буллетин».
Я развернул газету, отпил глоток мартини и вдруг увидел:
"ПРИЗНАНИЕ САМОУБИЙЦЫ
МИССИС МЭРИАН ФОРСАЙТ, 34 ГОДА"
Это обрушилось на меня с такой беспощадностью, с какой может обрушиваться самая дикая неожиданность. Мне стало плохо, и я никак не мог прийти в себя, чувствуя, что мне не хватает воздуха. Я сделал вид, будто поперхнулся мартини, вытащил платок, кашлял, хрипел и отплевывался. Потом устремился в туалет, чтобы избавить престарелых аристократок, восседавших за белоснежными скатертями над полураскрытыми меню, от вида взрослого мужчины, плачущего посреди белого дня.
К счастью, в туалете никого не было. Я взял себя в руки, вымыл лицо и вернулся в бар. Сложив газету, допил мартини. Всю дорогу до гостиницы я шел пешком. Придя в номер, присел на кровать, чтобы прочесть сообщение, но долгое время даже не мог развернуть газету.
Она мертва. Все остальное не имеет никакого значения. В заголовке было что-то насчет признания, и мне подумалось, что если она созналась, то за мной придут, и очень скоро. Наверное, мне следует что-то предпринять.
Почему я не оставил ее в покое? Она вбила себе в голову, что вовлекла меня в преступление и что виновата передо мной. Видимо, мое появление напомнило ей об этом. Может быть, если бы я держался от нее подальше, она нашла бы для себя другой выход?
И я смог бы остановить ее в ту ночь, если бы сказал «нет» и твердо стоял на своем. Я провел рукой по лицу. Я догадывался, что мысль эта будет ко мне возвращаться и возвращаться много лет — до конца жизни.
Наконец, прочел сообщение. Она умерла, приняв чрезмерную дозу снотворного. По мнению врача, в полночь уже была мертва, очевидно приняв таблетки еще вечером.
Я представил ее себе — одну со своими муками. Все, что у нее было, — это мрачный и безликий номер в гостинице, ее собственное мужество и непоколебимое самообладание. Вот именно!
Она не попросила помощи, не вскрикнула, просто протянула руку и сказала: «Спокойной ночи, Джерри», дожидаясь моего ухода, чтобы принять таблетки.
Боже ты мой! Наваждение какое-то! Надо постараться не думать об этом, иначе можно выброситься из окна!
В газете были еще две заметки. Одна была обращена к местной полиции и содержала указания относительно похорон. В другой я прочел:
"ДЛЯ ТЕХ, КОГО ЭТО МОЖЕТ КАСАТЬСЯ
28 ноября 1957 года на Шугарлоуф-Ки в Штате Флорида был обнаружен брошенный автомобиль, принадлежавший мистеру Хэррису Чэпмену из Томастона, штат Луизиана.