Третий — совсем молодой пацан, с разбитым, припухшим лицом (видимо, при недавнем «закрытии») обвинялся в распространении наркотиков. По всему было заметно, что новая, целиком непривычная обстановка серьезно деморализовала арестанта. Он выглядел словно вареный — все время молчал, на вопросы отвечал невпопад и большую часть времени сидел на шконке, тупо уставившись в какую-то одному ему известную точку в пространстве.
Зато четвертый обитатель «хаты» наверняка был завсегдатаем подобных заведений. Руки, украшенные фиолетовыми перстнями-татуировками, характерные блатные жесты, блестящая тусклым золотом фикса во рту. Он и держал на «хате» масть. Звали его Виталик, но к этому человеку чаще обращались как к Конверту — таково было его погоняло. Свечу он знал, но лишь понаслышке: в специфических кругах Москвы у них оказалось немало общих знакомых.
Конверт прогнал с нижней шконки торговца наркотиками, предложив Свечникову спать на более престижном и удобном месте. Предложил чифирнуть. Лишь только новый постоялец «хаты» пригубил коричневого напитка, мысли его обрели былую стройность, уверенность. Отходя ко сну, задержанный все более и более утверждался в мысли, что все закончится хорошо.
Весь вечер Виталик-Конверт рассказывал новому знакомому о своих проблемах, о том, что пытается разыскать тут, в «Петрах», какого-то спортсмена-беспредельщика и наказать его. Свеча кивал, поддакивал, но на самом деле слушал собеседника рассеянно.
Вскоре объявили отбой. Свечников устало смежил веки. Перед глазами сумбурным вихрем пронеслись отрывочные картины минувшего дня: поездка с пацанами на «стрелку», «терка» с березовским Шмелем, неожиданный ментовский наезд, разговор с тем самым желтозубым руоповцем Воиновым, который пытался кошмарить его признаниями Укола…
Скоро он уже крепко спал. День на новом месте начался кошмаром — протяжным, хлещущим.
Свечников проснулся от какого-то мерзкого стука. Стучали, судя по всему, в металлическую дверь и тоже чем-то металлическим. Новому обитателю камеры казалось, будто кто-то невидимый, но страшный и агрессивный, словно злой тиранозавр из курса школьной биологии, тяжелым ломом лупит его по нежному темечку.
С огромным трудом поднял голову, посмотрел в зарешеченное окно рассвет вплывал в помещение серый, грязный, мутный. Наверняка небо над Петровкой было затянуто тучами.
Стук, казалось, нарастал: так нарастает звук реактивного истребителя, подлетающего к аэродрому, и Свеча понял: заснуть ему уже не удастся.
— Подъем, подъем! — послышался за дверью чей-то на редкость грубый голос.
Задержанный поднялся, невольно подумав о том, что все ментовские голоса в чем-то одинаковые — и если не в высоте, не в тембре, но наверняка в интонациях.
— Подъем!
— Свеча, кентуха, вставай, сегодня банный день. — Конверт сбросил серый «вшивник», то есть одеяло, пружинисто поднялся и, проходя к умывальнику, крикнул в сторону двери: — Будет тебе стучать, «пупкарь» долбаный! Глухих нет.
После завтрака задержанных вывели в коридор и повели мыться.
Баня — а точней, помывочная — представляла собой несколько отдельных кабинок.
— Вот у нас под Красноярском баня на зоне была, так это баня, — подмигнул Свечникову Конверт, быстро сбрасывая одежду. Его тело оказалось сплошь в густых, фиолетовых татуировках, свидетельствующих о несомненно высоком авторитете в блатной иерархии. Он объяснил, что на помывку дается один тазик горячей воды и один холодной. В этой воде еще и постираться надо было…
Свеча рассеянно кивнул, взял мыло и двинулся в душевую кабинку. Едва он успел намылиться, как услышал совсем рядом глухие звуки ударов и чей-то сдавленный крик. Голос кричавшего показался новому обитателю «Петров» знакомым…
Потом, много месяцев спустя, Свечников и сам не мог себе ответить, зачем он выскочил из душевой, почему побежал в предбанник, где шла драка.
Впрочем, происходившее в предбаннике вряд ли можно было назвать дракой: это было жестокое избиение. Трое здоровенных амбалов безжалостно месили ногами какого-то пацана, лица которого нельзя было рассмотреть. Окровавленный, он лежал на полу, уже не в силах отвечать, а лишь стонал, закрывая голову руками.
— Стоп, братва! — Свеча бросился вперед, оттирая амбалов. — Что за дела! Он один, а вас вон сколько.
Наклонился, приподнял жертву избиения — окровавленное лицо, распухшие скулы, разбитый нос свидетельствовали о безжалостности нападавших.
Жертвой беспредельного наезда оказался не кто иной, как Шмель, тот самый березовский бригадир. Свечников, увидев своего недавнего оппонента, вскрикнул от неожиданности.
— Ты?!
Несмотря на то, что лицо березовского было залито кровью, Свеча заметил, что тот удивлен не меньше его.
— Я…
— Слышь, я в натуре не понял, — послышался чей-то голос. Обернувшись, Свеча увидел подошедшего Конверта. Глаза блатного недобро сверкали.
— Поясни нам, — продолжал он, — почему ты влез в разговор. У тебя что, какие-то дела к нам или к этому человеку? Я тебе вчера вечером говорил, что ищу его, беспредельщика хренова, — Конверт неприязненно взглянул на окровавленного Шмеля. — Он меня когда-то оскорбил, и теперь я хочу получить с него сполна.
— Я не знаю, почему вы на него наехали — Свечников кивнул в сторону амбалов, но бить одного втроем — это не по понятиям.
— Глянь, какой грамотный: в понятия въезжаешь, — пренебрежительно процедил один из амбалов. — А ведь сам первоходом на «хату» заехал…
Свеча вспыхнул.
— Всех ваших понятий, я, конечно, не знаю, хотя и уважаю их, — не сдавался Свеча, — но мой брат, будь он тут, объяснил бы всем вам, что я прав.
— Стоп, Свеча! — Зрачки Конверта хищно сузились, превратившись в щелочки. — А кто такой был твой брат?
— Глобус, — ответил урицкий, — Валера Длугач. Вор. Никогда не слыхал про такого?
Конверт хотел было что-то сказать в ответ, но в это время в помывочную ворвались трое ментов. Видимо, они прибежали на шум драки. Оба они в кителях и хромовых сапогах — выглядели на фоне белоснежного кафеля, среди голых арестантов достаточно нелепо. Милиционеры, сторонясь раскаленных змеевиков, заняли позицию между недавними противниками.
— Все, время истекло, одевайтесь и по камерам, — сердито произнес старший мент, опасаясь, что баня может окончиться серьезным ЧП. — Не научились себя нормально вести — сидите грязными…
Уже в камере у Свечи состоялся долгий и обстоятельный разговор с Конвертом. Виталик деликатно и осторожно задал несколько вопросов, касавшихся покойного Глобуса. Безусловно, он проверял правдивость недавних слов Свечникова. А тот не скрывал от него почти ничего. Вкратце рассказал и о покойном братане, и о своих делах, и о неудачной курганской поездке и, естественно, о поисках киллера Македонского, завалившего вора.
В конце беседы взгляд уркагана заметно потеплел.