Резинка лопнула, и трусы очутились на коленях.
– Ну, не ерепенься, хорошая!
«Проклятый тупоголовый тютя! – со злостью подумала Кристина, имея в виду Вась-Вася. – Только такая набитая дура, как я могла на него пятнадцать лет жизни потратить. Лучших лет. И во имя чего?! Его жену лапают, а он на диване хрюкает, как свинья. Пробку понюхал, и откинулся! Ничтожество. Жалкое, никчемное ничтожество!»
– Ну же! Не брыкайся! – хрипел Иван Митрофанович прямо в ухо. Его руки были у цели.
– Животное!
«…Только того и заслуживает, чтоб его жену первый встречный ублюдок трахал в собственной доме, как какую-то третьесортную блядь».
– Животное, – нисколечко не смутился кавторанг. – А ты таких любишь. Я по глазам твоим блудливым сразу все понял. Тебе мужик нужен. Мужик, а не рохля. Ты не боись, мы родственники, да не кровные.
У Кристины звенело в ушах. Все-таки она была пьяна, а кавторанг проявил исключительную напористость. Кроме того, он был силен как буйвол.
– Да ты ж мокрая совсем! – рычал Растопиро, утратив всякую осторожность. На Васька ему стало наплевать. – Что ты выкобениваешься, сученка?!
Брюки на ширинке вздыбились роковым утесом, не в силах скрыть инструмент прямо-таки устрашающих размеров.
«И кто б еще про бром болтал, – успела подумать Кристина, далеко отводя руку. – Да тебе, в молодые годы, в броме, видать, купаться надо было, чтобы хоть какого результата достичь». Рука двинулась вперед (а она у Кристины была вовсе не легкой), прочертила широкую дугу и со звонким шлепком поразила левое ухо кавторанга.
– Ух! – выдохнул Растопиро, споткнулся о табурет, и с грохотом повалился на пол. Кристина накинула халат и, на всякий случай, потянулась за молотком для отбивных. Левой рукой. Правая у нее онемела.
– Поистине, что это? – сонным голосом сказал Вась-Вась. – Кристя? Что это было?
«С добры утром, ничтожество, – подумала Кристина, и, в сердцах, сплюнула. – Это твой брат-козел по морде схлопотал. За длинные руки».
Кавторанг, шатаясь, поднялся на ноги. Ни дать, ни взять боксер после пропущенного удара. Он ошеломленно смотрел на Кристину.
– Я же просила, не надо, – вполголоса произнесла женщина. – Сам виноват.
– А? Кристя? Что-то, поистине, упало?
«Твой кузен, ничтожество».
– Вот так, значит, – пробормотал кавторанг. На его левой скуле вырисовывался кровоподтек, похожий на багровую тучу. – Вот, значит, как…
В гостиной Василек надел шлепанцы на босую ногу.
– Все нормально, Вася. Это я миску с холодным выронила, – сказала Кристина, наблюдая за поверженным кавторангом, и чувствуя, что молоток без надобности. Иван Митрофанович не жаждал реванша (пока, по крайней мере), подыскивая выходы из стратегического тупика, в какой сам себя и загнал.
– Ну у тебя и рука, кузина, – нашелся, наконец, кавторанг, и, не глядя больше на Кристину, шмыгнул в ванную. Когда Васек опасливо заглянул в кухню, за Растопиро уже захлопнулась дверь.
– Кристя? А где Ваня?
Кристина показала на ванную.
– Как ты заснул, твой кузен с бутылкой не расставался. Все вливал в себя эту водку проклятую. А теперь, видать, отдает обратно.
Василий понимающе кивнул.
– Спасибо тебе за чудесный Новый Год, Васенька.
Лицо Бонасюка изобразило раскаяние, но Кристина, в негодовании отвернулась.
Проторчав в ванной не менее часу, Иван Растопиро, наконец, покинул свое убежище и, стараясь держаться подальше от Кристины, перебрался в гостиную к кузену.
– Что у тебя, поистине, с лицом? – всполошился было Бонасюк.
– Да капилляры чертовые… Сегментные пятна, понимаешь… От водки, короче.
Кузены просидели в гостиной до половины двенадцатого, пока Кристина не позвала их на помощь. Накрывать праздничный стол. Вскоре часы пробили полночь. Они немного посмотрели «Огонек». Выступления актеров казались Кристине безвкусными, тексты песен идиотскими, а музыка – издевательством над ушами. Кристина и кавторанг делали вид, будто ничего между ними не случилось. И, пожалуй, это было лучшим, что только можно придумать.
– Раньше новогодние программы куда интереснее были, – с ностальгическими нотками посетовал Иван Митрофанович.
Поглощенное за новогодним столом спиртное вернуло ему хотя бы некоторую часть недавней самоуверенности.
– Раньше все было, поистине, лучше, – грустно согласился Бонасюк.
– Раньше сравнивать было не с чем, – подвела черту Кристина, и вышла на студеный балкон. После душной комнаты морозный (уже январский) воздух был обжигающе свеж. Днепр скован во льды, а огни далекой Троещины, где, по предположению Кристины, отмечал Новый Год Бандура, еле пробивались от самого горизонта. Настроение у Кристины, с вечера никудышнее, сделалось хуже некуда. Принимая во внимание расхожую фразу: «Как Новый год встретишь, так его и проведешь», год Кристину ожидал тот еще.
Новый год начался для Андрея с опустошительной, словно взрыв бризантной бомбы мигрени. Атасов вручил ему «Пенталгин», но, и таблетки оказались бессильны. К вечеру первого января приятели снова уселись за стол и выпили никак не меньше вчерашнего. Девчонки укатили, деньги закончились, а когда за столом одни мужчины, выпивка легко перерастает в пьянку. Кристина так и не позвонила.
Второго утром Андрей покинул гостеприимную квартиру Армейца, от одного вида которой его теперь немного мутило, и отправился к себе на Отрадный.
Квартира оказалась пуста. Автоответчик, правда, дружелюбно помигивал зеленым огоньком, внушая определенные надежды. Андрей надавил кнопку воспроизведения. Первые двое звонивших предпочли поиграть с автоответчиком в молчанку (оба раза это была Кристина, но она не подобрала слов), а третий звонок, к немалому удивлению Андрея, был от Бандуры-старшего.
– Алло? – сказал отец. – Алло?! Алло! – он немного запыхался, как обыкновенно случается с непривыкшими к автоответчикам людьми. – Алло? Сынок! Сын, это ты? С Новым годом тебя… – последовала пауза. Андрей услыхал шумное, прямо в динамик, дыхание отца. – Ну, как ты там? Когда домой? Ты б это, черкнул пару строчек… Я это… Может, сам…
Голос оборвался серией коротких гудков, показавшихся Бандуре неимоверно противными.
– Батя… – голос отца в пустой квартире прозвучал так неожиданно, и так не вязался с нынешней жизнью Андрея, словно и не голосом был вовсе, а смоделированным на компьютере воплем динозавра эпохи позднего протерозоя. – Откуда же ты позвонить исхитрился?!
Пробыв какое-то время под впечатлением отцовского звонка (чувства были противоречивыми и Андрей в них предпочел не копаться: и детство нахлынуло, и стыд за долгое молчание), он, в конце концов, сам взялся за телефон и набрал номер Планшетова.