Это точно, – обрадовался Протасов. – А помнишь, в Новой Украинке?
Об этом даже не напоминай! – она схватилась за голову.
Вот, сын, – естественно, не послушался Протасов, – как-то мы с тетей Олей, значит, поплыли покататься. Ночь была – хоть глаз выколи.
Валерий! – Ольга погрозила пальцем. – Ты мне всю дисциплину развалишь.
Да ладно, – усмехнулся Протасов. – Ладно.
В 82-м Ольга проходила сборы в Украинке, а Валерий, измученный недельной разлукой, вырвался к ней на выходные. Благо, билет на электричку стоил копейки. Втихаря они взяли двухместную «академичку» и затемно отчалили с осторожностью, сделавшей бы честь и могиканам из романа Купера. [59] Ночь выдалась безлунная и так сильно парило, что было ясно – вскоре разразится гроза. Олька весело смеялась. А под веслами плескалась вода. Протасов поглядывал по сторонам, – а не причалить ли к какому острову, чтобы под сенью буйно разросшихся деревьев переждать грядущую непогоду. Уложить Ольгу на песочек и действовать медленно, только очень медленно.
Тут надо отметить, что эрекция ни в коей мере не способствует повышению бдительности. «Не той головкой думаешь, боец!» – любил несколько позднее орать Валеркин комбат, когда подчиненные соображали туго. Впрочем, армия Протасову тогда только предстояла, а потому с этой нетленной армейской мудростью он знаком не был.
Ольга гребла в раздельном купальнике. Мышцы так и ходили под кожей, а грудь норовила выпрыгнуть из лифчика. Взмах, и «банка» подается вперед, а колени почти достигают подбородка. Гребок, и «банка» идет назад, сильное тело распрямляется, демонстрируя мускулистый живот и широкие, женственные бедра.
Поглощенный этой замечательной картиной, Протасов позабыл обо всем на свете. Бросил весла и потянулся к жене, намереваясь завладеть лифчиком. Ольга, продолжая грести, ускользнула. Валерий изловчился, подцепив тугую резинку ее плавок, и потянул на себя. Тут они, естественно, перевернулись.
Держись за лодку! – фыркнула Ольга, выныривая. – Я «банку» найду. Не хватало, чтобы течением унесло.
Пока потерпевшая крушение парочка, заливаясь хохотом, забавлялась в иссиня-черной речной воде, течение неумолимо влекло ее на фарватер. Мимо проплыл подрагивающий на мелкой зыби буй, обозначающий, что они на стремнине, но ни Протасов, ни Ольга не придали этому обстоятельству значения. Появление рейсового теплохода на подводных крыльях, возвращавшегося в Киев из Черкасс, оказалось для обоих громом среди ясного неба.
«Ракета»! – взвизгнула Ольга, отплевываясь. – Валера! «Ракета»!
«Метеор», блин, – выкрикнул Протасов, точно зная, что «Ракеты» [60] с регулярных сообщений сняты и давно не ходят. Разве что те оставшиеся в подчинении каких-то ведомств. – Или «Пионер»!
«Пионерами» назывались рейсовые теплоходы, здорово напоминавшие автобусы, только с низким катамаранным корпусом вместо колес. Тяга у «Пионеров» была водометная, так что на берегу они подымали такую волну, какая никакой барже не снилась. И «Пионеры», и «Метеоры» двигались очень быстро.
Хотя для «Пионера» огни сильно высоко задраны. Нет, – продолжал разглагольствовать Валерий, плавая вокруг лодки, – это «Метеор», Олька. Точно тебе говорю.
Быстрее! – Ольга пыталась развернуть дрейфующую кверху пузом «академичку». – Помоги мне!
Не успеем! – засомневался Протасов, проникаясь ужасом ситуации.
Огни приближались с угрожающей быстротой и двигались прямо на них, как будто капитан теплохода задался целью утопить незадачливых гребцов.
Он, что, слепой?! – заорал Валерий, размахивая руками над головой и высовываясь из воды, как играющий в мяч дельфин. Ольга молча боролась с течением и только сопела от натуги. Однако, вскоре им стало ясно, что от «Метеора» не уйти. По крайней мере, с «академичкой» на буксире.
Валера! Бросай лодку! – крикнула Ольга и, не оглядываясь, рванула с траектории движения кролем. Плавала она, как касатка, любо дорого посмотреть.
Заметавшийся было Протасов последовал за ней с опозданием. Русскими саженками, отчаянно работая руками.
Оглушительно взвыла теплоходная сирена: «УАУ! УАУ! УАУ!», очень похожая на ту, какой некогда оборудовали кареты скорой помощи, только гораздо мощнее.
Ольга обернулась и поняла, что Валерия сейчас сметет. Со стороны она четко видела его похожую на мячик голову в дорожке, проложенной прожекторами «Метеора».
Ныряй, Валерочка! – отчаянно завопила Олька. – Ныряй, родной!!!
Глотнув воздуха как в последний раз (вполне могло и так обернуться), Протасов ушел на глубину. Он ни о чем не думал, только где-то в подсознании раненной птицей билась мысль:
«Е-мое! Перережет надвое, как кусок масла ножом!»
Уши Протасова заполнились оглушительным звоном винтов, напоминающим тысячеголосый оркестр сбесившихся зубоврачебных бормашин. Протасов удесятерил усилия, извиваясь всем телом, будто угорь, «Уф, блин, на лопасти сейчас намотает!», жалея только о том, что не имеет стопудовой гири, прикрученной канатом к щиколоткам. Потом в глазах потемнело, и он решил, что вот-вот задохнется. – «Ни одно, так другое, е-мое!»
Когда Валерий вынырнул-таки из пучины, жадно хватая воздух ртом, кормовые огни теплохода почти растаяли вдали. Протасов в изнеможении перевернулся на спину. Руки и ноги дрожали, и он еле удерживался наплаву. И тут рядом возникла Олька. Очень кстати, он едва не утонул.
Любимый, – она плакала и смеялась одновременно, буксируя его тело к берегу, будто полузатопленное бревно. – Любимый мой. – И осыпала лицо поцелуями. Губы были холодными и пахли речной водой.
«Получается, что любила, – подумал Протасов. – Куда только потом все девалось?».
Им обоим основательно нагорело с утра. Ольгу едва не вышибли со сборов, а угрожали и из института попереть. И из комсомола, куда ж без этого? Но, время было застойное, ленивое, так что инцидент, в конце концов, замяли.
Ты, вообще, как меня нашел? – вопрос тренерши вывел Протасова из задумчивости.
Я? – не понял Протасов.
Ну да. Как ты узнал, что я на Трухановом тренирую?
А я и не знал, – буркнул Валерий.
Это была ложь. О том, что Ольга Капонир прозябает в спорте, как глист в желудке агонизирующей коровы, Протасов узнал от их общего знакомого, бывшего спортсмена Гришки Миндича. Того самого, который под кличкой Пузырь наводил трепет на мелких предпринимателей нескольких центральных районов города, обложив данью, как Тохтамыш средневековую Русь. [61]