А вот кукольный мультик дочке не понравился. Страшила, Железный Дровосек, Храбрый Лев и сам Гудвин великий и ужасный, были не похожи на созданных воображением художника Леонида Владимирского рисованных героев из их обтрепанной старой книги.
– Таких вот кирпичных дорожек на Владимирской горке – полным полно, – сказал Правилов, переводя течение своих мыслей в другое, менее печальное русло.
Он ни к кому конкретно не обращался. Просто стоял, опершись на широкие перила террасы, осматривал живописные окресности и с наслаждением вдыхал влажный и густой воздух, наполненный запахами замшелых камней и прелой листвы. «Вот, как ни крути, азапах старого парка отличается от запаха дикого леса», – думал Правилов, набирая полные легкие. Охрана была расставлена, все схвачено, следовательно, можно было немного побездельничать. До прибытия Виктора Ледового оставалось не менее четверти часа.
– Было много дорожек на Владимирской горке, Олег Петрович, – вежливо возразил один из его людей, подобранный самим Правиловым из числа бывших офицеров, – пока какому-то мудаку из ЦК КПУ не пришло в голову разместить там новый музей Ленина.
На площади Ленинского комсомола? [44]
– Так точно.
– Да они, вроде бы, не сильно горку зацепили, – задумчиво проговорил Правилов, пытаясь вспомнить, а что, собственно, было на месте музея Ленина, построенного в начале 80-х. – Слушай, а куда ведет эта дорожка? – спросил Правилов, имея в виду ту самую, по которой в его воображении вполне бы могли ходить Элли с Тотошкой.
– Метров через сто обрывается, Олег Петрович. У руин старой дворянской усадьбы. Отсюда не видно. Да и нет там ничего. Пара камней из земли торчат. Их с подъездной дороги можно заметить, пока не зазеленеет все.
– С подъездной к ресторану?
– Так точно.
– Откуда знаешь, что усадьба дворянская?
– Дед рассказывал. Я на Сырце вырос, недалеко тут совсем, – телохранитель неопределенно взмахнул рукой. – Мы с ребятами каждые каникулы в этих местах околачивались. Летом на великах, зимой – на санках. Или на озерах торчали. В году семьдесят пятом, помню, в озерах этих рыбу попробовали разводить. Для красоты. Куда там. Со всей округи рыбаки сбежались – по десять удочек на одну рыбку.
Правилов хмыкнул:
– Так это, выходит, бывшие угодья дворянские?
– Вроде того, Олег Петрович. Имение. Дед как-то так говорил. В революцию хозяев, понятное дело, пришили. В тридцатых годах усадьба как детский дом использовалась. Или что-то в этом роде. А вот, кто ее разрушил, – Бог его знает. Когда я пацаном был, – одни камни уже оставались.
– Одни камни… – тихо повторил Правилов. Бросил задумчивый взгляд на заросли, скрывающие руины, и двинулся к выходу с террасы, бросив через плечо:
– Ладно, присматривай тут.
– Есть присматривать.
Укрытые от посторонних взглядов колышущимися ветвями, густо поросшие травой, руины старого дворянского дома безмолвствовали. Безразличные ко всему в этом мире и абсолютно никому в нем не нужные. С каждым годом, с каждым истекшим десятилетием, они все глубже уходили в землю. Туда, куда давно ушли их безымянные строители и обитатели. Но пока еще были здесь, как чей-то след, оставшийся на песке.
* * *
И все же, забравшись в самую середину, опустившись среди замшелых камней на ковер из опавших листьев и закрыв глаза, казалось, еще можно было что-то уловить. Какие-то неясные звуки, какие-то трепетные тени еще были здесь. Словно руины еще жили своей, прошлой жизнью. Словно тут каким-то непостижимым образом уцелели отголоски той далекой эпохи, когда они не были руинами. Стоило только представить себя ребенком, прижимающим морскую раковину к уху, чтобы услышать шум прибоя, как что-то оживало среди замшелых разхвалин. Что именно? Хороший вопрос. Возможно, эти были обрывки фраз, которыми перебрасывались кухарки, колдующие над кастрюлями в кухне. Ржание взмыленного скакуна, запах сигары, плывущий с веранды, где барин, в костюме для верховой езды, сидя в кресле, развернул газету, примслушиваясь к перебору фортепиано из гостиной.
* * *
– …И никаких налогов не заплатят… – одетый в штатское милицейский майор отточеным десятилетиями движением стряхнул последние капли и ловко застегнул ширинку. – Ух и хорошо… – майор покосился на Украинского. Они стояли плечом к плечу и были заняты одним делом.
– И не подкопаемся тогда никак. Деньги пойдут через оффшоры, хрен его знает где, и вылезут, к примеру, на Кипре. Или в швейцарском банке на кодированном счету. Если сейчас за жопу не возьмем, потом – пиши пропало. – Майор безнадежно махнул рукой, – выскользнет, сволочь.
Полковник Украинский в респектабельном двубортном костюме преуспевающего бизнесмена одернул брюки и согласно кивнул.
– Брать Ледового нужно сегодня. При передаче взятки, – Украинский сверился с часами, – минут через десять Ледовой должен объявиться. Его заместитель по безопасности Правилов давно там, – Украинский показал в направлении деревянных стен «Дубового Гая», наполовину укрытых листвой.
– Это который бывший военный?
– Точно. Он у Ледового «секьюрити» командует. Опасный, как тарантул.
– Тарантул не тарантул, а с шестнадцати ноль-ноль в ресторане торчит. Мне ребята доложили. Уже, наверное, корни пустил.
– Слушай, – Украинский покосился на замшелые камни, над которыми они стояли. Кое-где из травы виднелись остатки старинной кладки, – а это что за развалины?
– Эти? – майор уже двинул по гравийной насыпи к дороге. – А шут его знает.
Украинский нагнал майора, и они уселись на заднее сидение черной служебной «Волги», поджидавшей их на обочине.
– Давай к ресторану, Гена. Станешь там с краю, чтобы в глаза не бросаться.
* * *
Информация о сделке с камнями, запланированной Виктором Ледовым, стала известна УБЭП стараниями Милы Клариковой. А точнее, Артема Павловича Поришайло, использовавшего Милу Сергеевну в качестве симпатичного почтового голубя, время от времени отправляемого Сергею Михайловичу. Мила Сергеевна выложила полковнику всю подноготную алмазной операции Ледового, время и место передачи денег. Она же дала адрес магазина на Борщаговке, служившего перевалочной базой для контрабандной водки из Венгрии. И лишь вмешательство покойного Адольфа, неожиданное, как десятибалльное землетрясение в сейсмоустойчивой зоне, оставило оперативников с носом.
Тут следует сказать, что сам Артем Павлович, автор и вдохновитель атаки на Ледового, выходить на сцену не спешил. Не улыбалось ему появляться там в дуэте с Сергеем Украинским. Рано еще было. «Тише едешь – ширеморда», – любил говаривать Артем Павлович еще с райкомовской поры, и был полностью прав. Можно сказать, на деле доказал правоту излюбленного изречения, превратившегося в жизненное кредо. За последние десять лет Артем Павлович вскарабкался на такую высоту, с которой видны, а главное – доступны, счета в швейцарских банках, виллы на Канарских островах, особняки в цивилизованных странах и прочие прелести, которые большинству сограждан у подножия пирамиды не явятся даже во сне. Родись Артем Поришайло каким-нибудь средневековым графом, герцогом или хотя бы бароном, он мог бы с полным правом выковать свое «тише едешь – шире морда» в металле и носить на рыцарском щите в качестве фамильного девиза. Но, поскольку в рыцари его посвятить было некому, жил он в чуждом романтике двадцатом веке, ничего подобного ему и в голову не приходило.