— Ну-ка, ну-ка… Встань на минуточку, Карл. Не жмет? Давай тогда вторую туфлю примерим… Не-ет, никто не пытался ни разу. И чем больше об этом думаешь, тем легче понять почему. В обществе просто нет большой заинтересованности в том, чтобы букмекеров посадили, и это тоже понятно. Люди не видят, что дурного — делать ставки у них в конторах, если прямо на ипподроме по закону можно. Но заключать пари, делать ставки — это одно, а убийство — извините, совсем другой коленкор. Такое народу не понравится, и, конечно, все сразу поймут, кому оно выгодно. И у тех же букмекеров весь бизнес прахом пойдет. Такой вонизм подымется, что наверху просто придется изобразить кое-какую чистку — пусть через силу, пусть нехотя, но придется.
Я кивнул. Это он точно, не в бровь, а в глаз. Джейка Уинроя убивать нельзя. Во всяком случае, нельзя убивать его так, чтобы это выглядело заказухой.
— И что, по-твоему, теперь будет? — спросил я. — Так и позволят Джей… мистеру Уинрою спокойно дать показания?
— Отчего ж нет-то! — фыркнул он. — Если доживет. Как суд начнется — съездит, даст показания; лет, этак, через сорок. Может, через пятьдесят… В них и потопаешь?
— Ага. Старые сам выкинь, ладно?
— Н-да, вот таким вот образом. Заканителят. Все откладывают и откладывают. Суд переносили дважды, и будут продолжать в том же духе. Готов поставить сотню долларов на то, что никакого суда не допустят.
Деньги-то он потерял бы. Суд был уже назначен — через три месяца, и никто его откладывать не собирался.
— Что ж, — сказал я, — видимо, так и будет. Хорошо, что ты мне объяснил, а то и не знаю уж, как бы я жил у этих Уинроев.
— Не тушуйся, — подмигнул он мне. — Тебе, может, еще и понравится. Миссис Уинрой еще та штучка, но это я не к тому, чтобы в ее дела лезть, осуждать… Ты меня понял?
— Разумеется. Еще та — как ты сказал? — штучка, да?
— Ну, то есть, похоже, она бы не отказалась, если бы ей кто-нибудь подвернулся. Джейк женился на ней, когда переехал отсюда в Нью-Йорк, он там высоко летал — сыт, пьян и нос в табаке. Для нее то, как она живет сейчас, — у-у — большое понижение!
К кассе забирать сдачу я подошел с хозяином вместе.
На первом углу свернул налево, зашагал по немощеному переулку. Тут даже и домов-то не было, только задний фасад углового конторского здания с одной стороны да какой-то двор за забором с другой. Тротуар узкий, под ногами неровные грубые кирпичи, но мне теперь было все нипочем. Возникло ощущение, будто я вырос и стал как бы на равных со всем, что меня окружало. Предстоящее дело уже не казалось мне безнадежным. Хотя встревать в него у меня никакого желания не было — ни прежде, ни теперь. Теперь главным образом из-за того, что я узнал об этом Джейке.
Эк ведь, до чего этот несчастный раздолбай похож на меня! Был ничем, но лез из кожи вон, чтобы стать кем-то. Удрал из захолустья и завел себе парикмахерскую в Нью-Йорке. Единственное ремесло, которым владел (точней, единственное, в чем худо-бедно петрил), это стрижка-брижка — чем он еще мог заняться? Но уж парикмахерскую приобрел правильную, какую надо — у самого здания Сити-Холла! Правильно обхаживал правильных завсегдатаев, смеялся их сальным шуткам, лизал задницы, втирался в доверие. К моменту, когда все рухнуло, он уже много лет не брал в руки ножниц, зато денег (всяческой дани и взяток) через его руки проходило по лимону в месяц.
Ну как есть раздолбай — ни кожи ни рожи, ни образования, ничего, — а умудрился влезть на самый верх. И вот теперь на дно обратно — шмяк! Сидит опять в захолустье, в той самой — об одном-единственном кресле — парикмахерской, с которой начинал, да пытается еще слегонца наварить на семейном своем обиталище, развалюхе, которую даже не продашь.
Все нахапанное на рэкете сгинуло. На часть бабок наложил лапу штат, еще изрядный кус выхватили федеральные власти, остальное докушали господа адвокаты. Все, что осталось, это жена, причем ходит слушок, будто он давно от нее доброго слова не может дождаться, не говоря уже о чем-то большем.
Я шел и все думал о нем, жалел; даже не заметил, как подрулил большой черный «кадиллак», и на человека, в нем сидящего, не обратил внимания. Только было нацелился пройти мимо, слышу: «Псст!», гляжу — здра-асте! — да это же Кувшин-Варень!
Опустил наземь чемоданы, сошел с поребрика.
— Ты, гнида сцаная, — приветствовал его я. — Почем слово за шухер?
— Спокуха, — осклабился он, сузив глаз. — Желаю знать, почем твое слово, сынишка. Твой поезд уже час как сдриснул.
Я покачал головой, от обиды онемев. Ведь ясен пень: не Босс подвесил его мне на бейцым. Если бы Босс опасался, что я сделаю ноги, меня бы тут не стояло изначально.
— Давай-ка хряй отсюда, — сказал я. — Черт тебя принес! Если не уберешься из города с концами, уберусь я.
— Да ну? И что, по-твоему, скажет на это Босс?
— А спроси его, — предложил я. — Расскажи, как рассекал тут в цирковом фургоне и ко мне на улице подкатывал.
Он облизнул губы, явно смущенный. Я прикурил сигарету, опустил пачку в карман и вновь вынул руку. Скользнул ею вдоль спинки сиденья.
— Ну ладно, ладно, чо ты возбухаешь! — забормотал он. — В субботу будешь в городе? Босс вернется, и… э, э!
— Нож выкидной, — объяснил я. — Сейчас он у тебя в горле на три миллиметра. Хочешь поглубже щекотнуться?
— Ты чо? Прям в жопу раненная рысь… Э, э!
Я усмехнулся и выпустил нож, он упал на сиденье.
— Чирк можешь оставить себе, — сказал я. — Все равно собирался выкинуть. А Боссу передай, что повидаться с ним приеду обязательно.
Обругав меня, он со скрежетом воткнул передачу и пулей рванул с места — мне аж отпрыгнуть пришлось, не то с ним вместе так бы и уехал.
Посмеиваясь, вернулся на тротуар.
Кувшин-Варень у меня давно дожидался, только все случая не было. Еще с тех пор, как законтачил со мной в Аризоне, — крутой какой: прямо с первотыка наезжает. Я ничего ему еще не сделал, а он давай с ходу погонять… Какой я ему пацан! Какой сынишка! Интересно, что на сей раз все это означало.
Кувшин-Вареню обещанное лавэ надо как хряку сиськи. Когда-то он был бутлегером, потом соскочил и до войны еще, очень вовремя, переключился на подержанные машины. Теперь у него несколько стоянок в Бруклине и Квинсе; легально (если бывает что-то легальное в торговле левыми тачками) он делает денег больше, чем когда-то ему приносило нелегальное спиртное.
Но если он вписался нехотя, зачем рвет на ходу подметки? Уж сюда-то точно не обязательно было соваться! Тем более сегодня. Боссу, между прочим, это совсем не понравится. Стало быть… Стало быть — что?
Так ни до чего и не додумавшись, я подошел к дому Уинроев.
Тому, кто много мотылялся по востоку Штатов, такие дома должны примелькаться. Всего два этажа, но выглядит выше, потому что узкий, с остроконечной крышей и дымовыми трубами с обоих концов конька; по середине ската пара чердачных слуховых окошек, тоже остроухих. Такие домики, когда покрашены под позолоту, смотрятся чертовски круто, однако обычно их малюют таким цветом, из-за которого они выглядят в два раза хуже некрашеных. Этот был выкрашен в казенную зелень с блевотно-бурыми наличниками.