— За счет заведения, — сказал он и протянул стакан мне.
Я выпил; мне как раз требовалось. Вернул ему стакан, а он бросил его на пол, к чашке с блюдцем. Хорошенько отхлебнул прямо из горлышка и причмокнул.
— Нет, сэр, — продолжал он. — Ни шиша я не понял, а разбираться было некогда. В понедельник рано утром я оттуда свалил — на трубопровод поехал на работу устраиваться. И определили меня на ударный бур у черта на куличках, аж за Пекосом, — а это так далеко, что на первую получку я и до города не добрался. Там нас трое было, от всего мира, считай, отрезаны. Зато в эту получку все иначе вышло. На Пекосе мы работу закончили, можно возвращаться. Тут-то я новости и услыхал, кореш, и все, что ты понаделал да понарассказывал, сразу встало по местам.
Я кивнул. Я даже как-то обрадовался. Я больше ни за что не отвечал, все складывалось. Я знал, что должен сделать, и знал как.
Он еще раз глотнул виски и выудил из кармана рубашки сигарету.
— Я человек понимающий, кореш, и закон мне никогда не помогал, вот и я ему не стану. Если не придется, конечно. Как прикидываешь, сколько тебе не жалко, чтоб жить дальше?
— Я… — Я покачал головой. Тут надо помедленней. Я не мог так быстро уступить. — У меня не очень много денег, — сказал я. — Лишь то, что на работе получаю.
— У тебя вот дом, я гляжу. А он, надо думать, тоже немало стоит.
— Да, но… Черт, — сказал я. — У меня больше ничего нет. Если у меня никакой лазейки не останется, не очень-то выгодно будет, чтоб ты молчал.
— Так ведь можно и передумать, кореш, — сказал он. Но твердости в его голосе не было.
— Как ни верти, — сказал я, — а продавать его непрактично. Люди станут интересоваться. Куда я девал деньги. Перед властями придется отчитываться, налоги платить, а это здоровый кусок. Поэтому… я так понимаю, ты спешишь…
— Верно понимаешь, кореш.
— Ну а избавиться от такого дома — это будет долго. Его же надо другому врачу продавать, чтоб он еще заплатил за папину практику и оборудование. Цена еще на треть вырастет, но поспешишь — людей насмешишь.
Он принялся меня разглядывать — с подозрением, пытаясь прикинуть, насколько я могу его надуть. Вообще-то если я ему и врал, то лишь самую малость.
— Не знаю, — медленно произнес он. — Я про такое не очень понимаю. Может… попробуешь заем под него взять?
— Ну а вот этого мне бы очень не хотелось…
— А я тебя не об этом спрашиваю, кореш.
— Но смотри, — сказал я, стараясь его умаслить. — Как мне его с моей работой выплачивать? Я просто не смогу. Да и больше пяти тысяч все равно вряд ли получу, когда вычтут проценты и комиссионные. И мне тут же придется крутнуться и еще один заем брать, чтобы вернуть первый… Черт, да так дела не делаются. А вот если ты мне дашь четыре-пять месяцев, чтоб я нашел того, кто…
— Не-а. Заем за сколько возьмешь? За неделю?
— Ну… — Ей, может, и дольше дать придется. Мне хотелось дать ей дольше. — По-моему, так слишком быстро. Я бы сказал — за две; но мне очень бы не хотелось…
— Пять тысяч, — сказал он, крутя в бутылке виски. — Пять тысяч через две недели. Две недели, начиная с сегодняшнего вечера. Ладно, кореш, будем считать, что договорились. А это уговор, ты меня понял? Я с деньгами не привередничаю, ничего. Получу пять тысяч, и больше мы друг друга не увидим.
Я насупился и выругался, но сказал:
— Ну хорошо.
Он встал и сунул пинту в задний карман штанов.
— Ладно, кореш. Я сегодня же обратно на трубопровод. Тут не очень привечают шалопаев вроде меня, поэтому в следующую получку не приеду. А ты не вздумай от меня сбежать.
— Да как я сбегу? — ответил я. — Думаешь, я с ума сошел?
— Задаешь неприятные вопросы, кореш, — можешь получить неприятный ответ. Сиди тут с пятью косыми для меня ровно через две недели, и неприятностей у тебя не будет.
Я выложил ему последний довод; мне по-прежнему казалось, что я слишком легко поддался.
— Может, тебе лучше не приходить сюда? — сказал я. — Тебя могут увидеть…
— Никто не увидит. Я же осторожный — вот как сегодня. Лишние хлопоты мне нужны не больше твоего.
— Ну что ж, — сказал я, — мне просто показалось, что лучше будет, если мы…
— Ладно, кореш, — покачал он головой, — а что было в последний раз, когда ты бродил вокруг брошенных домов? Тогда же все не очень хорошо вышло?
— Ладно, — сказал я. — Как тебе угодно.
— Так я и намерен поступить. — Он глянул на большие часы. — Стало быть, все уладили. Пять тысяч, две недели с сегодняшнего вечера, девять часов. Всё, и смотри не подведи меня.
— Не беспокойся. Свое получишь, — сказал я.
Он чуть задержался в дверях, приглядываясь. Затем выскользнул из дому, прошел по крыльцу и пропал в деревьях за лужайкой.
Я ухмыльнулся: мне было его как-то жалко. Забавно, что люди сами напрашиваются. Присасываются к тебе, как ни пытайся от них отмахнуться, чуть ли не прямо тебе говорят, как им невтерпеж. Ну почему все они приходят ко мне, чтоб их убили? Почему сами не могут?
В кабинете я смел осколки. Ушел наверх, лег и стал ждать Эми. Ждать оставалось недолго.
Недолго мне ждать; а Эми держалась, считайте, как обычно — старалась не рявкать. Но что-то изменилось — натянулось, будто хочешь что-то сказать или сделать, но не знаешь, как подступиться. А может, она чувствовала то же во мне; может, мы оба это чувствовали.
Наверно, так оно и было, потому что выпалили мы оба. Одновременно:
— Лу, а давай…
— Эми, а давай… — сказали мы.
И оба рассмеялись и сказали: «У дураков мысли сходятся», а потом она заговорила опять:
— Ты же хочешь, миленький, правда? Честно-пречестно?
— Я ведь начал тебя о том же спрашивать? — ответил я.
— Как… когда ты…
— Ну, я думал, через пару недель — в самый…
— Миленький! — И она меня поцеловала. — Так и я то же самое хотела сказать!
Остается еще чуть-чуть. Последнюю детальку всей картины надо лишь немного подтолкнуть.
— О чем ты думаешь, миленький?
— Ну, я думал, что нам всегда приходится поступать как люди ожидают. То есть… А ты о чем думала?
— Ты первый скажи, Лу.
— Нет, Эми, ты.
— Ну…
— Ну…
— А не сбежать ли нам? — сказали мы в один голос.
Засмеялись, и она обхватила меня руками, прижалась ко мне — дрожа, но как-то тепло. Так крепко и так мягко. И прошептала мне на ухо, когда я прошептал ей:
— У дураков мысли сходятся…
— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…