Никаких путных мыслей в голову не приходило. От этого было тревожно. Было немножко не по себе. Контролерша вела Андрея мимо одинаковых дверей… мимо дверей… мимо бесконечного ряда дверей с трехзначными номерами.
«Стояли звери около двери», — прошептал Обнорский. — «Они кричали, их не пускали». Эта фраза из романа Стругацких билась в голове весь день. Стояли звери около двери… Они кричали… Кто оставил книгу в камере, он не знал. И никто уже не знал. От возможного хозяина остались только инициалы на внутренней стороне обложки: А.З… Кто он, этот А.З.? Обнорский попытался представить его себе и не смог. Но странная фраза Стояли звери… запомнилась. Что-то в ней было. Странное, пугающее… Видимо, незнакомый А.З. тоже так думал. Фраза была обведена шариковой ручкой в рамку… Стояли звери около двери. Они кричали…
В следственном кабинете Обнорского встретил… Никита Кудасов! Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
— Ну, как ты? — спросили одновременно. Улыбнулись, поздоровались, сели.
— Как ты? — спросил Обнорский второй раз.
— Нормально, — ответил Никита. — Уже нормально. А ты-то как?
— Потом про меня… Расскажи, как сам? Как Наташа?
Кудасов повернулся, провел ладонью по затылку. Под густой шевелюрой открылся выстриженный участок. Бледная кожа, косой шрам.
— Вот и все… Последствий никаких. А так… контузия была и… страшно, конечно. Рукой за затылок схватился, а там кровь течет и лоскут кожи болтается. Я с перепугу подумал — мозги наружу. А страшнее всего за Наташу — кричит, лицо в крови… ничего не понять! В общем…
Никита махнул рукой, кривовато улыбнулся.
— Ладно, рассказывай теперь ты, Андрюха.
— Да что рассказывать? Сижу на нарах, как король на именинах.
— Все, — жестко сказал подполковник. — Все как на духу. И учти — я здесь вообще-то нелегально нахожусь. Официально я в санатории после ранения.
— Ясно, — отозвался Андрей. Историю своей посадки он изложил лаконично и четко. Кудасов задал всего несколько уточняющих вопросов. Задумался. Обнорский курил принесенный Никитой «Кэмэл».
— Значит, говоришь, Чайковский, — сказал наконец подполковник. — Я Витьку знаю. Он опер толковый, но с закидонами… А вот с Блиновым не знаком.
— Блинов, скорее всего, совсем ни при чем, — отозвался Обнорский. Он наслаждался хорошими сигаретами и обществом Никиты. — Как и следак. Там всю тему этот композитор разруливает. Да и Березов — всего лишь шестерка. Приказали — сделал.
— Кто приказал, знаешь?
— Нет. Думаю — Палыч или Бабуин. Это, как говорится, не суть важно. Интересней, кто приказал Чайковскому.
— А предположения есть?
— Есть, — ответил Андрей. — Некто Наумов Николай Иваныч. Знакомое имя?
Никита даже присвистнул. Посмотрел на Андрея с удивлением.
— Да ему-то ты как дорогу перешел?
— Вот этого я тебе, Никита Никитич, не скажу. Извини. Но намекну: сам по себе я Наумову не очень нужен. Я всего лишь заложник. Поэтому обо мне беспокоиться нечего — будут меня беречь как зеницу ока.
Никита тер подбородок сильной ладонью. Все то, что рассказал Андрей, не укладывалось в привычные рамки. Каждое преступление имеет конкретную цель: иногда легко читаемую, иногда замаскированную… Но тем не менее логически объяснимую, мотивированную. В случае с Андреем все выглядело в достаточной степени неясно… Детективчиком отдавало, мешаниной из Чейза и Юлиана Семенова. Было от чего задуматься. В жизни-то все ведь проще. Мотив, как правило, корыстный и лежит на поверхности. А в случае с Андреем все в достаточной степени странно: если бы его захотел наказать Палыч, то в ментовскую камеру Обнорский не попал бы. Но если не месть, то что? Какая-то компрометирующая информация на Наумова, попавшая к Андрею? Сомнительно… да и метод защиты от компры весьма ненадежный. А безмотивных преступлений не бывает. За исключением хулиганки да действий сумасшедших.
— Никита! — позвал Андрей. Кудасов вскинул голову. — Никита, брось ты… Я не могу тебе сейчас ничего объяснить. Тем более что и сам многого не понимаю…
— Ладно. Будем с этой ситуацией разбираться. Чудес-то не бывает, — сказал подполковник. Потом задумался и произнес: — Кстати, Андрюха, о чудесах… Ничего не хочешь сказать? Дело-то не только тебя касается.
— Что ты имеешь в виду?
— То самое, Андрей, то самое… Твой необычный дар.
— Видит Бог, я и сам ничего не понимаю.
— Да, но ты умеешь прогнозировать события. Объясни — как?
— Ни хрена я не умею, Никита. Посуди сам если бы я умел — разве сидел бы сейчас здесь? Это совершенно от меня не зависит. Бывают иногда вспышки какие-то… озарения, что ли? Но управлять этим я не могу. Это, знаешь, как молния — в какой момент и в какое место ударит — неизвестно.
Кудасов промолчал. Он был в известной степени разочарован. Расследование по разборкам, которые устроил Антибиотик после выхода из тюрьмы, топталось на месте. Никита посмеивался над собой иронизировал, но в глубине души надеялся: вдруг Андрюха поможет?
Но чуда не произошло. Они проговорили еще минут пятнадцать, потом Кудасов ушел. Кудасов ушел, и Андрею стало тоскливо-тоскливо. Так тоскливо и одиноко, как, кажется, никогда еще не было.
Наступил девяносто пятый год… Страшно он начался, трагично, кроваво. Хмельная, в новогоднем угаре, держава даже и не заметила позорного провала в Грозном. Пили, жрали, чокались и пялились в голубые экраны. В Чечне уже погибали мальчишки, горели танки… С голубых экранов кривлялись какие-то морды — отвратительные, продажные, безголосые и бесполые… Похожий на эрегированный член, с каждого канала торчал самодовольный Зайка моя. Вертел ягодицами Боря М. в дамском бельишке. Не менее бойко вертел жопой лучший министр обороны всех времен Паша Г. У Паши получалось даже лучше, чем у Бори.
Девяносто пятый начался с крови. И так продолжался. Первого марта в Москве убили Влада Листьева. Трезвый Ельцин произнес гневную речь. Насчет преступности. Хорошо сказал, некоторые поверили… Хотя, конечно, больший ажиотаж вызвали новые американские стодолларовые купюры. Ну, там… пятидесятилетие Победы… пустяк! Маленько тряхнуло общество в середине июня от Буденновска. Боевики Басаева беспрепятственно прошли ПЯТЬДЕСЯТ ДВА поста! Пятьдесят два поста миновала колонна с чеченцами и захватила несколько сот заложников в больнице на русской земле!
— Э-э, хорош базарить… когда баксы начнут менять на новые? А?
Беспрецедентный трагифарс разыгрывался на территории самой большой в мире страны. Хотели как лучше, а получилось как всегда.
Но насчет борьбы с преступностью ЕБН не обманул: из Матросской тишины преспокойно сбежал Солоник. Зато наконец-то арестовали Японца. Правда, не у нас, а в Нью-Йорке… Правда, не МВД, а ФБР. Но какая разница?
А Боб Кемеровский написал русскую народную песню «Братва, не стреляйте друг друга». Ну, конкретно так!… Вроде как призыв к национальному примирению.