Сложнее было другое: старик не знал, кому из пишущей братии можно довериться. Вот и листал он газеты, пытаясь угадать, вычислить нужного ему человека через то, что и как этот человек писал. В конце концов, люди показывают себя конкретными делами, а конкретное дело для журналиста — это написанные им статьи, в них и проявляются все его качества: умный он или глупый, ленивый или трудяга, рисковый или трус…
Фактически старый вор пытался выстраивать психологические портреты газетчиков по их материалам, и работа эта высасывала из Юрия Александровича последние силы… Столкнувшись на газетных полосах с десятками имен репортеров, обозревателей и корреспондентов, Барон понял, что захлебнется в возможных кандидатурах, если не сузит для себя предельно круг поисков.
Во-первых, старик сразу решил, что не стоит обращать внимания на женские имена и фамилии. Конечно, бабы в каком-то смысле тоже люди, и порой они толковее, смелее и порядочнее иных мужиков бывают… Но все-таки была у женщин одна общая отличительная особенность, о которой Юрий Александрович прекрасно знал: любая представительница слабого пола способна на абсолютно нелогичный, глупый, необъяснимый поступок, продиктованный исключительно сиюминутными эмоциями, и, что самое неприятное, никто не может предсказать, когда именно эти эмоции возникнут, даже сама женщина… К тому же старик считал, что нормальная женщина все-таки существо слабое. Что же касается специфической категории, именуемой мужиками в юбках, то Барон полагал так: эти бой-бабы просто не вполне психически нормальные люди, у которых полно врожденных или благоприобретенных комплексов и отклонений; позволить же себе роскошь довериться не совсем адекватному человеку Юрий Александрович никак не мог… А на нормальную (то есть все-таки слабую) женщину навешивать груз столь тяжких знаний было бы просто нерационально…
Следующей категорией журналистов, которых не стоило брать в расчет с точки зрения Барона, стали спортивные репортеры. Старик считал, что «спортсмены» слишком погружены в свою сферу и все остальное интересует их во вторую и третью очередь. После недолгих размышлений Юрий Александрович добавил к «спортсменам» литературных и театральных критиков, обозревателей, связанных с различными аспектами культуры, — в этой группе, кстати говоря, преобладали как раз женщины…
Материалы по экономическим проблемам Барону было трудно оценить, он путался в терминологии, всякие «лизинга», «бартеры» и «фьючерсы» нагоняли на старика тоску, возникавшее от просмотра этих статей раздражение мешало составлять психологический портрет авторов. Все они почему-то представлялись Михееву на одно лицо — очкастые, толстые, самодовольные умники, этакие «интеллигенты в малиновых кофтах».
Статьи политического характера были более понятны, но и они не могли помочь старику решить поставленную задачу — слишком уж много откровенной оголтелости содержалось в материалах «демократической» прессы, а другой-то в Питере практически и не осталось… Те же из журналистов, кто не впал окончательно в обличительный транс, напоминали осторожных крестьян, не спешащих откровенно высказывать свои мнения, притаившихся в ожидании — чья возьмет? Ну и, кроме того, Барон достаточно долго жил на белом свете, чтобы хорошо осознавать старую истину: политика — дело безусловно грязное и гнусное, и брызги, летящие от всего этого дерьма, неизбежно задевали и тех, кто кантовался где-то рядом… Журналистов от политики Юрий Александрович поделил на малахольных и откровенно продажных — ни те, ни другие ему, естественно, не подходили…
С гораздо большим вниманием старик просматривал репортажи из горячих точек, коих много появилось на территории развалившегося Союза. Чувствовалось, что большинство корреспондентов, командированных на Кавказ и в Приднестровье, люди рисковые и азартные, и о них стоило подумать всерьез… К тому же журналистов, постоянно писавших непосредственно с мест событий, было не так уж много. Исключив женщин, Барон насчитал всего с пяток мужиков… Но как угадать, окажутся ли они в городе в тот момент, когда нужно будет назвать Колбасову конкретную фамилию? Вдруг именно тогда их снова пошлют в эти горячие точки? А старику нужно было бить наверняка — называть только одно имя и настаивать именно на нем…
Оставалась, по сути дела, только одна группа журналистов, на которой Юрий Александрович и сосредоточился, — криминальные репортеры и те, кто вел независимые расследования разных темных историй, а загадок (больших и малых) в Питере хватало… Кстати, как правило, расследователи были одновременно и репортерами криминальной хроники, видимо, потому, что почти все питерские тайны попахивали откровенной уголовщиной… Хотя чему тут удивляться, если прямо из правительства сразу после «демократической революции» громко крикнули в народ: обогащайтесь! А потом добавили тихо и не для всех: любым путем…
На криминальщиках Барон сконцентрировался еще и оттого, что писали они о вещах, хорошо старику знакомых и понятных. Следовательно, именно в этой области журналистики Юрию Александровичу было наиболее просто просечь фишку, то есть понять, что за человек стоит за газетными строчками…
Увы, результаты проводимого стариком анализа поначалу повергли его в уныние — из статей большинства криминальщиков откровенно торчали мусорские или комитетские уши; возможно, сами журналисты и верили искренне в то, что писали, но Барону читать их творения было бы, наверное, просто смешно, если бы не стоявшая перед ним цель, — найти щелку в мешке, куда его засунули. А в такой ситуации не до смеху… Реже попадались материалы, за которыми мерещились Юрию Александровичу тени серьезных деловых людей вроде Антибиотика или Амбера, авторы таких творений бесстрашно критиковали милицию и прокуратуру, но по очень узким и вполне конкретным вопросам…
Старик, усмехнувшись, подумал о том, что идея-то вполне здоровая: иногда журналист может сделать больше, чем хороший адвокат, если вовремя погонит волну в нужном направлении…
Некоторым газетчикам, видимо, было просто все равно, с чьего голоса они поют, лишь бы статья получилась поскандальнее, «подушистее», лишь бы дерьма и крови побольше… За смакованиями жутких подробностей некоторых убийств и изнасилований читалась иногда глубокая личная ущербность корреспондента, бравировавшего в тексте словечками типа «мокруха», «мочилово» и «опускалово»… Удручало и слабое знание «борзописцами» предмета, о котором они писали: сплошь и рядом задержания назывались почему-то арестами, квартирные кражи — разбоями, а разбои — грабежами. В сложной иерархии преступного питерского подполья репортеры и корреспонденты откровенно плавали, называя лидерами и даже паханами каких-то третьестепенных полубандитов-полуфраеров…
Барон нервничал и начал было уже склоняться к мысли, что вся придуманная им затея с журналистом — чистая химера, не имеющая шансов на практическую реализацию, — когда ему передали подшивку городской «молодежки».
Перелистывая газеты, старик вдруг наткнулся на целую группу заинтересовавших его журналистов. Их было пятеро, в феврале 1992 года они объявили со страниц газеты о создании собственного отдела журналистских расследований, после чего начали выдавать чрезвычайно любопытные материалы; о странных событиях, предшествовавших пожару в гостинице «Ленинград» зимой 1990 года, в результате которого погибли несколько десятков человек, о загадочной смерти некоего депутата Ленсовета, лоббировавшего интересы СП «Эрмитаж» и даже заключавшего какие-то договоры с японцами на проведение эксклюзивных выставок, об обстоятельствах «покушения» (на деле оказавшегося инсценировкой) на известного питерского телерепортера…