Генерал снова повернулся к Обнорскому, застывшему по стойке «смирно».
— Так вот! Родина доверила нам выполнение интернационального долга в условиях сложной международной обстановки, и вы это высокое доверие обязаны оправдать! От того, насколько добросовестно вы будете относиться к своим обязанностям, во многом будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Майор Пахоменко!
— Я! — вытянулся референт.
— Куда вы его предлагаете определить?
— Бригадным переводчиком…
— Это ясно, — нетерпеливо перебил его Главный. — В какую бригаду, я спрашиваю?
Пахоменко на секунду замялся, потом, глянув искоса на Андрея, предложил:
— Он мастер спорта по дзюдо, товарищ генерал… Может быть, в Седьмую бригаду его?…
— В спецназ? — Генерал пожевал губами и вопросительно глянул на Обнорского. — Возражения есть?
Что такое спецназ, Андрей представлял себе весьма смутно. В то время это слово еще не было таким затасканным и истертым, как потом — в первой половине 90-х, когда разных спецназов развелось, как кур нерезаных. В середине 80-х более-менее известным (в узких кругах) был лишь спецназ Главного разведывательного управления Генерального штаба… Обнорский, правда, и о нем ничего не слышал, но слово начинающееся с сокращения «спец», явно означало что-то крутое, особое, выделяющееся, — поэтому Андрей не задумываясь ответил:
— Никак нет, товарищ генерал!
— Ну что же!… Пахоменко, подготовьте приказ, отдайте его в кадры. Введите товарища, — Сорокин кивнул на Обнорского, — в курс дела, проводите в финчасть, через два час зайдите ко мне. Свободны. — И генерал опустил взгляд в бумаги, разложенные на столе.
— Есть, товарищ генерал, разрешите идти, товарищ генерал. — Не дожидаясь ответа, референт подтолкнул к двери несколько ошалевшего Андрея.
В предбаннике оба перевели дух.
— Повезло тебе, — сказал Пахоменко, — старик сегодня в прекрасном настроении.
«Интересно, — подумал Обнорский. — Что же здесь творится, когда старик в плохом настроении? Трескаются стены и вылетают двери?» Вслух же он спросил:
— Виктор Сергеевич, а спецназ — это что за бригада?
Пахоменко откинул волосы со лба и, усмехнувшись, ответил вопросом на вопрос:
— А чего же ты, студент, соглашался, даже не зная на что?
Обнорский молча пожал плечами и отвернулся. Он почувствовал усталость и раздражение от постоянных подначек, ухмылок, недоговоренностей. Видимо, референт что-то почувствовал, потому что перестал улыбаться и ответил серьезно:
— Седьмая бригада — парашютно-десантная бригада специального назначения: борьба с бандитизмом, мятежами, контрреволюцией, контрабандой. Кроме того — глубинная разведка и некоторые другие… гм… задачи.
У Обнорского захватило дух. В его сознании сразу замелькали кадры из известного фильма «В зоне особого внимания» — представление Андрея о десантных войсках было исключительно романтическим.
— Собственно, бригады-то как таковой еще нет, — продолжал рассказывать Пахоменко, ведя Обнорского в свой кабинет. — Она еще только формируется на основе бывшей бригады военной полиции. Эта бригада… Они тут пару месяцев назад пытались устроить мятеж… Кого-то расстреляли, кого-то разогнали по дальним гарнизонам… Короче, остался один батальон — сборная солянка из самых преданных и надежных… Старшего советника еще нет — он прибудет из Союза где-то через месяц, пока есть только младший — майор Дорошенко, но он занимается только вопросами парашютной подготовки, пэдээсник [12] . Планируется вывести бригаду из самого Адена, но не очень далеко, чтобы она всегда была под рукой… Седьмая бригада будет находиться в центральном подчинении непосредственно Генерального штаба Министерства обороны НДРЙ, а точнее — в подчинении местного Главного разведуправления… Так что считай, что попал в элиту — хоть и бригада, но «придворная»…
Разговаривая, они поднялись на второй этаж, и референт запустил Андрея в отделение кадров. В кадрах у Обнорского отобрали паспорт и взяли три фотографии, объяснив, что свою синюю паспортину Андрей теперь не увидит вплоть до окончательного дня отъезда в Союз (все паспорта хранились в особом сейфе в Аппарате), а взамен ему скоро выдадут местную битаку [13] .
Потом Пахоменко отвел Андрея в финчасть, там Обнорский сдал свой авиабилет и денежный аттестат, выданный в «десятке», а потом долго слушал непонятные объяснения, сколько денег и в чем именно он будет получать. Начфин — полковник с интересной фамилией Рукохватов — даже рисовал специально для Обнорского на листке бумаги схему пересчета мифических инвалютных рублей (таких денег на самом деле не существовало, и никто никогда не видел их бумажного воплощения, но в аттестате зарплата исчислялась именно в инвалютных рублях) в чеки Внешпосылторга и местные динары.
Андрей уяснил главное: всего в месяц ему пойдет около тысячи семисот чеков, чеки можно копить, «класть на книжку», но часть содержания положено брать в местных динарах — не меньше тридцати пяти динар. Обнорскому выдали на руки сорок динар, и Андрей покинул финчасть с неприятной мыслью о том, что он скорее всего самый настоящий финансово-экономический идиот. Мысль эта пришла, когда под занавес лекции полковник Рукохватов начал рассказывать о взаимоотношениях курсов доллара, динара и инвалютного рубля.
Наконец Пахоменко привел Андрея в свой кабинет, расположенный рядом с генеральским, усадил за стол и положил перед Обнорским несколько папок.
— Вот, почитай пока, — сказал референт. — Это тебе обязательно нужно знать. Здесь справки и документы о положении в Йемене, основные приказы о правилах поведения и регламентации жизни, некоторые разработки… Начинай с приказов. Основной и самый важный из них для тебя — приказ N 010. Он, конечно, как бы это помягче… а помягче никак и не скажешь… ладно, ты читай его, все равно тебе, впрочем, как и всем нам, придется с ним считаться…
На неподготовленного человека приказ N 010 Главного военного советника «О нормах и правилах проживания советских военных советников, специалистов, переводчиков и членов их семей в НДРЙ» производил глубокое и сильное впечатление. На трех листах убористого машинописного текста подробно и обстоятельно перечислялось все, что запрещено было делать советскому человеку «в Адене и других точках НДРЙ».
Запретов было настолько много, что Обнорский, несмотря на хорошую память, вряд ли смог бы все их воспроизвести вслух, если бы кто-нибудь его попросил сделать это после двукратного прочтения текста. Много чего было нельзя — выходить по одному в город, заводить «несанкционированные» контакты с иностранцами, торговаться на базаре и в лавках, выходить из домов после 23.00, купаться в неустановленных местах, брать взаймы у коллег деньги, а равно и давать деньги в долг… Венчал приказ призыв: «…достойно нести звание советского человека и офицера за рубежом».