Заместителя главного военного специалиста по ВВС генерал-майора авиации Александра Антоновича Савельева Андрей видел всего дважды, но и этого хватило для определения крайней степени самодурства, которым природа и служба в Советской Армии наделила генерала. Если он действительно затаил зуб на Обнорского, совершившего через его голову маневр с переводом из Бенгази в Триполи, тогда Петров прав, делать на «Майтиге» ничего. Савельев найдет способ устроить Андрею «кудрявую жизнь с бубенчиками». Поэтому Обнорский тут же отработал назад:
— Пал Сергеич, да мне, если честно, до фонаря, в какой группе толмачить. Просто в Бенгази сидеть осточертело за два года — скучно, народу мало… Не то что у вас тут…
— Да, — согласился референт. — У нас тут, конечно, веселее. Просто карнавал какой-то… Ладно, пехотная школа тебя устроит? Там все хорошо, только шестерики часто. [50]
— Без проблем, — кивнул Обнорский. — Шестерики так шестерики. Лишь бы после работы не доставали. А так еще и лучше, когда пашешь — время быстрее летит.
— Насчет того, чтобы достать тебя после работы, это для твоего нового шефа будет проблематично. Вся группа пехотной школы живет в Гурджи [51] , а ты поселишься у нас под боком. Так что видеться будете в основном на службе, а вся вторая половина дня — твое личное дело. Ну, иногда, естественно, буду тебя к дежурству по Аппарату привлекать, сам понимаешь — это всех переводяг касается… Ну так как — по рукам?
— Естественно, Пал Сергеич, спасибо вам, — прижал по-арабски ладонь к сердцу Андрей.
— Да ерунда, сочтемся… — ответил референт. — Ты два года в Бенгази честно проишачил — надо тебе под дембель немного халявки подбросить.
Обнорский про себя усмехнулся — намечавшиеся шестерики были халявкой очень даже относительной, — но изобразил на лице глубокую благодарность «благодетелю». Петров между тем продолжал вводить Андрея в курс дела:
— Значит, переходишь ты у нас теперь из авиации в пехоту. Зам Главного по сухопутным войскам — генерал-майор Кипарисов, он будет как бы твоим старшим начальником. Между нами — гандон редкостный, жаден до безобразия, поорать любит… В последнее время, правда, стал потише — тут кое-какие его делишки всплыли: он, падла, несколько квартир в советском городке в Гурджи арабам передал — якобы по ошибке… У нас семейных селить некуда, думают уже в одну квартиру по две семьи впихивать, а он — ошибся… Рассеянный такой генерал. А в Джамахирии, как ты знаешь, закон: если ливийская семья успела вселиться в квартиру, никто не имеет права ее оттуда выселить. Смекаешь? Квартиры-то комфортабельные.
Андрей понимающе кивнул:
— »Вместо чая утром рано выпил водки два стакана. Вот какой рассеянный с улицы Бассейной…»
Референт заржал и одобрительно кивнул Обнорскому:
— Хорошая хохмочка, надо будет шефа повеселить… С Кипарисом тебе реально сталкиваться вообще скорее всего не придется. А в пехотной школе старшим группы у тебя будет товарищ полковник Сектрис.
— Как-как? — переспросил Андрей, думая, что не расслышал фамилию.
— Сектрис, по кличке Биссектрис, — засмеялся Петров.
У военных переводчиков было двойное подчинение: с одной стороны, они замыкались на референта, и его приказы имели первоочередную приоритетность, с другой, — попадали под командование старшего группы по роду войск. Хабиров это двойное подчинение весьма угнетало, но поделать с ним они ничего не могли, поскольку такой порядок регламентировался ГУКом и «десяткой».
— Это какой же он национальности? — удивился Обнорский — фамилия полковника была, что называется, редкой.
Референт поскреб за ухом и задумчиво посмотрел в потолок.
— По национальности он чистокровный хабир с легкой примесью мудаковатости. Но дедушка, в принципе, тихий и добрый — его сюда перед пенсией отправили, чтоб подзаработал немного. Ребята на него не жалуются, они его с самого начала запугали всякими шпионскими страстями, так что полковник практически ручной, никуда не лезет, никого не трогает. Я думаю, вы поладите… О'кей?
Петров поднялся из-за стола, показывая, что аудиенция окончена. Встал, естественно, и Андрей, но перед уходом попросил референта помочь побыстрее решить вопрос с его размещением:
— Пал Сергеич, меня пока в транзитник засунули — говорят, приказа на перевод еще не было… Вы бы посодействовали, а? А то там тоска, даже вещи ни развесить, ни разложить.
— Нет проблем, — кивнул Петров и набрал по внутреннему телефону двузначный номер. — Алло, Игорь Николаевич? Петров беспокоит… Да, спасибо, все путем. У меня просьба небольшая — к нам в Триполи из Бенгази шеф решил паренька одного перевести… Да, переводчик… Ах, знаете уже? Ну так похлопотали бы перед супругой, чтобы она его из клоповника в нормальный номер подняла… Да, вопрос-то уже решенный… А?… Ну конечно, свои же люди, ясное дело — сочтемся… Все, спасибо.
Петров положил трубку и подмигнул Обнорскому:
— Все, можешь идти прямо сейчас переселяться, старший администратор гостиницы Алла Генриховна — жена нашего начфина. Не сталкивался еще?
— Да нет, вроде не приходилось, — пожал плечами Обнорский.
— Придется — держись ближе к стеночке, чтоб не раздавила. Она баба энергичная, как самосвал, конь с яйцами, а не баба. Мужиков по гостинице как мышей гоняет — дисциплину держит не хуже ротного старшины. Так что — потише там, без особых загулов. Я думаю, тебя на седьмой этаж определят — к Вихренко и Выродину, у них как раз одна комната свободна. Все — устраивайся, обживайся, завтра днем представим тебя Сектрису с Кипарисовым, послезавтра — на службу. Баги? [52]
— Хадир, йасиди мукаддам! — щелкнул каблуками Обнорский и пошел обратно в гостиницу. [53]
Номера для постоянно проживающих в Триполи холостяков из контингента специалистов и переводчиков представляли собой на самом деле отдельные четырехкомнатные квартиры — в трех комнатах жило по одному человеку, а четвертая — холл — была общей. В блоке была отдельная кухня с холодильником, ванная и прихожая. В общем, по сравнению с йеменской казармой условия казались просто райскими: полы покрывали паласы, в комнатах стояла слегка обшарпанная, но вполне комфортная мебель — кровати, шкафы, кресла, тумбочки. В общем, все, что нужно, чтобы, как говорил Абдулла из кинофильма «Белое солнце пустыни», спокойно встретить старость. Правда, басмач из советского вестерна упоминал, кроме «хорошего дома», еще и «хорошую жену», но тут уж, как говорится, кому как повезло в жизни…