По мере того как Кондрашов говорил, у Рябова все сильнее тряслись руки, подполковник открыл рот и с ужасом смотрел на Женю. Кондрашов ответил ему холодным, жестким взглядом, в котором уже не было никакого участия. Так они смотрели друг на друга около минуты, наконец подполковник разлепил жалко дрожавшие губы и просипел:
— А откуда вы… Почему?…
— Потому, — сухо ответил Женя. — Я же объяснял вам уже. Мы пустяками не занимаемся.
Рябов вдруг шмыгнул носом, попытался закусить губу, но не справился с собой и разрыдался. Кондрашов терпеливо подождал, пока подполковник успокоится, налил ему стакан воды и снова отошел к окну.
— Я жду, — наконец напомнил он.
Рябов поднял на него глаза. От имиджа молодцеватого подполковника ничего не осталось — у стола сидел раздавленный человек, военная форма на нем смотрелась как взятая напрокат с чужого плеча.
— Я могу рассчитывать на… конфиденциальность? — Рябов как-то разом постарел и обрюзг, голос его еле слышно шелестел в маленьком кабинете.
Женя, которому тоже стало как-то не по себе, пожал плечами:
— Я уже говорил — мы беседуем без протокола.
Подполковник Рябов кивнул, достал из кармана шинели мятую пачку «Беломора», закурил, потом обреченно махнул рукой и начал рассказывать такое, что даже у много чего слышавшего и видевшего за четыре года в розыске Кондрашова непроизвольно приоткрылся рот и полезли на лоб глаза…
Обнорский, находясь в Триполи, не знал всех подробностей того, каким образом его приятелю Женьке Кондрашову удалось расколоть подполковника Рябова. Андрей вообще не знал, получилось у Женьки что-нибудь или нет, вплоть до конца декабря 1990 года, когда в столицу Джамахирии прилетела наконец Лена Ратникова. Со дня их предыдущей встречи прошел почти месяц, в течение которого Обнорский по-прежнему пытался осторожно отрабатывать связи Ильи Новоселова. Результаты были почти нулевыми, и поэтому Андрей с нетерпением ждал возвращения своей воздухоплавающей подруги. Нет, конечно, он ждал ее не только поэтому — Обнорский тосковал по ее телу, по вкусу губ и запаху волос. Иногда на занятиях в пехотной школе Андрей вдруг спохватывался, что думает не о предмете лекции, а о красавице стюардессе. Переводя тактико-технические данные БРДМ, он мог, например, представлять себе совсем другие параметры. И совсем не БРДМ.
Из отпуска вернулся Сергей Вихренко, и жить Андрею стало немного веселее — Серега оказался классным парнем, жутко хозяйственным, как настоящий Кот Матроскин. Их третий сосед — Кирилл Выродин появлялся в своей комнате по-прежнему крайне редко, и однажды Обнорский спросил у Вихренко напрямую — где, собственно, шляется постоянно Кирилл? Шварц (такую кличку дали Сергею за его крепкую, мускулистую, почти как у Шварценеггера, фигуру) тонко улыбнулся и ответил:
— У Зятя домов — как у зайца теремов. Иногда он ночует у Завьяловых — Олег с его курса, они еще с абитуры корефанились, — иногда в Гурджи у кого-нибудь из ребят зависает. Бывает, что на посольской вилле заночует — Киря там свой человек. В общем, когда где.
— А зачем ему такая кочевая жизнь? — удивился Обнорский. — У него что, шило в заднице? Чего дома-то не сидится? Я понимаю — раз остаться в гостях, другой… Но постоянно, так скакать? Это же свихнуться можно…
Вихренко рассмеялся, посмотрел на Андрея хитро наконец сказал:
— Обставляется он так, легализуется…
— Не понял, — замотал головой Обнорский. — Зачем?
Шварц сунул в рот несколько подушечек жевательной резинки и начал объяснять:
— Между нами, конечно… Ты Маринку-секретутку из Аппарата видел? Ну вот, она же холостячка, в Триполи попала после мидовских курсов для стенографисток. Кстати, она в Ливии единственная русская незамужняя женщина. У нее отдельная квартира в том же доме, где и Аппарат… Ну и Киря у нее иногда «кофеек пьет» — дело-то молодое, горячее… Смекаешь?
Андрей хмыкнул и посмотрел на Сергея так же хитро, как тот на него.
— Смекаю. А ты, Шварц, откуда это знаешь? Свечку держал?
— Свечку не держал, но знаю… Мариночка — девушка добрая, ее не на одного Зятька хватает. Она баба хозяйственная, на квартиру зарабатывает. Бывал и я в этом Бологом: дыра, доложу вам, редкостная.
— Подожди, — не понял Обнорский. — Так она что — за трахач деньги берет?
— По-божески, — кивнул Шварц. — Полтинник баксов всего. Но смотри, Андрюха, не трепани где-нибудь. Мариночка — наша боевая подруга, без нее — сам понимаешь. Таким женщинам памятники ставить надо. Это уж я тебе как холостяк холостяку, как переводяга переводяге… Если бы Киря домоседом был, любая его отлучка обязательно в глаза бросилась бы, а так все уже привыкли, что его вечно где-то носит, а он под шумок раз — и к Маринке под сисечку. И все шито-крыто. Сам понимаешь, если его тесть, товарищ генерал Шишкарев, узнал бы, что Киря его дочке изменяет, — сгноил бы Зятька беспощадно где-нибудь в Красноводске. И Зять это знает. А потому — таится, легализуется, следы сбивает…
— Да, — протянул Обнорский, — это высокая драма. Чудны дела Твои, Господи… Как же его угораздило на дочке Шишкарева жениться? Вернее, как мне один хабир объяснил, замуж за нее выйти?
— Это отдельная история, — ответил Шварц, устраиваясь в кресле поудобнее и готовясь к ритуалу травли баек. — Дело было так. Катька Шишкарева в наш институт поступила на курс младше Выродина — я еще ее застал, видел девушку. Не скажу, что страшна, аки зверь библейский, но не Софи Лорен, нет, не Софи… А курс Кири тогда еще на казарме сидел — сам знаешь, тоска смертная, все развлекаются как умеют. У них мода была на разные разности в карты играть, вот Киря и проиграл Катьку. Или выиграл — это, понимаешь, как посмотреть… Короче, должен он был Шишкареву охмурить и трахнуть. Карточный долг — долг чести, начал Кирюха Катьку клеить, а уговор был такой — трахнуть он ее должен был при свидетелях либо доказательства убедительные представить, а то — знаешь, говорить-то что угодно можно… Я вот тебе скажу, положим, что с дикторшей Центрального телевидения однажды в подъезде перепихнулся, — ты мне поверишь?
— Нет, — засмеялся Обнорский. — Не поверю.
— И, кстати, зря… Ну ладно, не об этом речь. Короче, ко всему прочему еще оказалось, что Катька — девочка. Ежу понятно, кто ее дефлорировать рискнет — с таким-то папой… Это все равно что под танк с гранатой кидаться, твердо зная, что Героя не дадут даже посмертно. Но Киря все же собрал волю в кулак и как-то Катьку уболтал, пригласила она его к себе в дом, родители как раз должны были быть на даче. То да се, начал он Катьку потихоньку к дивану подтаскивать, она — боится, упирается, возня, кувыркания, ну сам знаешь. А они еще, кретины, на полную громкость магнитофон включили — «пинк-флойдскую» «Стену», как потом Выродин рассказывал. В общем, только-только Киря Катьку раздел, только с себя все лишнее скинул и на нее полез — вдруг ему на голую жопу что-то холодное и металлическое падает. Киря, стоя голым раком над Катькой, обернулся и чуть не обосрался: в дверях — Герой Советского Союза генерал-полковник Шишкарев собственной персоной. Они из-за музыки не услышали, как он замок открывал. А генерал в квартиру зашел, слышит — у дочки в комнате магнитофон надрывается, дай, думает, загляну к Катеньке, чего это она… Заглядывает, а Катенька голая на диване, а на нее какая-то волосатая жопа лезет. Генерал-то боевой, не растерялся — взял и бросил Кире на задницу связку ключей, которые в руке держал… В общем, немая сцена. Голый курсант над голой курсисткой, а в дверях — генерал-полковник в полной форме и со Звездой Героя на кителе. У Катьки истерика случилась, она давай ржать как сумасшедшая, генерал насупился и в гостиную ушел. Киря хватает одежду и начинает одеваться лихорадочно. Потом, как обосравшийся пудель, заходит в гостиную, отдает, как положено, честь и пытается что-то вякнуть. А Шишкарев ему: «Товарищ курсант, вы свободны. Своих внуков я воспитаю без вашей помощи». Короче, на курс Киря пришел постаревшим лет на десять. Целый месяц отчисления из института ждал… Но потом Катька папашу, видимо, все-таки допекла — сыграли свадьбу, молодые начали совместную половую жизнь… Говорят, генерала на свадьбе не было: он-то хотел дочуру за какого-нибудь приличного человека выдать, а Киря ведь даже не москвич — он откуда-то из Железножопска. Такие вот дела. А вы говорите — Шекспир. Вильям отдыхает, ему такие сюжеты даже с перепоя не приснились бы.