Зарычали собаки. Комарницкая ухмыльнулась.
* * *
Когда мы вышли на улицу, Родя сказал:
— Сдается мне, что эта тетенька помогла своему муженьку на тот свет отправиться.
— Уймись, Родя. Еще пять минут назад ты был уверен, что Комарницкого застрелили комитетчики.
— Я же не знал, что у него алиби…? Давай по мороженому съедим? Угощаю!
* * *
Потом я все-таки рванул в университет. В деканате исторического факультета я быстро нашел профессора Немчинова, у которого учился студент Гребешков. Прошло двенадцать лет, но Владимир Спиридонович Олега помнил:
— Бог мой, — сказал он, — Олежек! Такая трагедия! Это такая трагедия… Убийцу не нашли, Андрей Викторович?
— Нет, — ответил я, — не нашли.
— Жаль. Впрочем, какая теперь разница? Олега уже не вернешь. А ведь он был одним из лучших моих учеников. Исключительно трудолюбивый, честный и ответственный человек… Как несправедлива судьба!
Обсуждать вопрос о справедливости судьбы я не стал. Я спросил:
— Почему ваш лучший ученик пошел работать в КГБ, Владимир Спиридонович?
Немчинов вскинул на меня взгляд:
— Хороший вопрос, — сказал он. — Многие его отговаривали от этого шага.
Вы же помните, какое было время? Девяностый год! Накал страстей. Казалось: вот-вот КГБ будут судить как преступную организацию. Престиж комитета был низок, как никогда. Олег — не первый мой ученик, который пошел на службу в КГБ.
Но те, кто выбрал эту стезю, выбрал ее в другое время. В другую, я бы сказал, эпоху… Вы меня понимаете?
— Безусловно.
— А Олег!… Я сам говорил ему: Олег, подумайте. Но он стоял на своем! Мотивов, собственно, у него было два. Первый:
КГБ сейчас пытаются распять… значит, я пойду в КГБ. Второй: Троцкий. Дело в том, что на четвертом курсе Олег увлекся Троцким. И он почему-то решил, что в архивах комитета должны быть бумаги Троцкого. Но тут его ожидало разочарование.
— Не нашел?
— Не нашел, Андрей Викторович. Да их, скорее всего, и не было. А ведь он очень дорогой ценой заплатил за свое желание работать в КГБ. Очень дорогой.
— А что вы имеете в виду, Владимир Спиридонович?
— От него же жена ушла, Андрей Викторович. Да, да, именно так… Полина училась тоже у нас, но на курс младше.
Красавица. О-о, тут сколько за ней кавалеров ухаживало… Сердец разбитых осталось много. А она всем Олега предпочла!
И когда уже на четвертом курсе Олег учился, они поженились. Хорошая была свадьба, веселая… И все, казалось, будет у молодых безоблачно. Но на пятом курсе Олег вдруг заявил, что пойдет в КГБ. И — начался разлад. Полина была против категорически. Но и у Олега — характер…
А тут еще, как на грех, давний Полинин ухажер, ба-а-льшой «борец с режимом»… сын, кстати, партийного функционера немалого ранга… Так вот этот «борец» и, подчеркиваю, в некотором роде соперник Олега, тоже внес свою лепту в конфликт. Хотя и косвенно.
— А фамилию этого «демократа» не помните?
— Как не помнить? Островский. Федор Островский.
— Это не сын ли того Островского? Из обкома?
— Его, его сынок. Юноша не бездарный, но всерьез учиться не хотел. Он был другого склада совершенно. Искал популярности… Вот на гребне разоблачений КПСС и КГБ он и поднялся. Примкнул к каким-то анархистам. И на одном из митингов подрался с милиционером. Посадили. Так что университет он не закончил, но зато выступил «жертвой режима». Шел-то уже восемьдесят девятый, «антисоветчиков» уже не сажали… Посадили Федьку за элементарный мордобой, но для части нашего студенчества, уважаемый коллега, он стал «жертвой КПСС» и, соответственно, «кровавого КГБ». На этом фоне желание Олега пойти в комитет выглядело для многих… э-э… странно. Разрыв, конечно, не мгновенно произошел, а постепенно. Собственно, окончательно Олег и Полина разошлись, когда уже покинули альма-матер и Олег поступил на службу в КГБ. Говорили, что потом Полина сошлась с демократом-хулиганом. Но точно не скажу, не знаю… Возможно, сплетни.
— Скажите, Владимир Спиридонович, а ваш хулиган-демократ Островский заиканием не страдает? — спросил я. Я не знаю, почему я это спросил.
— Заиканием? Да это, голуба вы мой, такой краснобай — еще поискать. Цицерон! Язык без костей у Феди Островского.
— А что с ним потом стало? Где он сейчас?
— Вот этого не знаю, не скажу… Да мне он, признаться, и не интересен вовсе… Вы лучше Полине позвоните — она, возможно, в курсе.
* * *
Когда я вернулся в Агентство, меня ожидало три сообщения: звонила Елена Петровна Кондакова, звонил Троцкист и звонил Родя Каширин из Всеволожска.
— А какого черта Родион делает во Всеволожске? — спросил я.
Ответить на этот вопрос никто не мог.
Потом пришел Зудинцев и рассказал, что он неформально пообщался с убойщиками из Калининского района. Под кружечку пива… Это он так сказал, но, по моим оценкам, кружечек было три-четыре, а к ним еще кое-что, Я пьянку на работе ненавижу. Однако ежели для пользы дела, то не возражаю. Пользы, впрочем, не было:
— Мужики так сказали: сами-то они отрабатывали дело Гребешкова формально. Глухарь он и есть глухарь… Чего время впустую гробить? Но параллельно с ними работали «соседи». Эти за своего парня землю рыли! Просеяли всех его знакомых с детского сада… пустышка. Стоит ли нам, Андрей, время переводить? Если эфэсбэшники ничего не нарыли — а рыли они по полной схеме, — то ведь и мы, скорее всего, ничего не найдем.
— Ты, конечно, прав, Михалыч, — сказал я. — После того, как ФСБ с гребешком прошлась, ловить нечего… Но ведь есть еще и Троцкист!
— А при чем тут Троцкист?
— Не знаю. Но не дает он мне покоя.
* * *
Я позвонил Кондаковой, и Елена Петровна взволнованно сообщила мне, что рукопись подлинная.
— Есть заключение экспертизы? — спросил я.
— Официального еще нет. Но я показала текст эксперту-почерковеду центра судебных экспертиз Минюста {Правильное название: Северо-Западный региональный центр судебных экспертиз Министерства юстиции Российской Федерации}… Мнение эксперта однозначное: это — рука Льва Троцкого. Андрей Викторович?
— Да, Елена Петровна?
— Андрей Викторович, если у того человека, который передал вам эту страничку, есть другие материалы… их нужно добывать любой ценой. Вы понимаете?
— Понимаю, Елена Петровна… Любой ценой, говорите? Это можно. Мы его вычислим и будем пытать утюгом до тех пор, пока он не отдаст тексты. Отдаст — куда денется?
— Андрей Викторович, — растерянно сказала Кондакова и замолчала.
— Это шутка, Елена Петровна. Извините, глупая… Но с Троцкистом будем работать.