Ирину в тот вечер привела с собой Инга Сафонова, у которой по жизни имелся один маленький пунктик – она обожала брать на себя неофициальное шефство над младшими по выслуге и званию. Причем даже в тех случаях, когда «младшие» в подобной заботе не особо и нуждались. В свое время Сафонова покровительствовала Полине, чем немало подпортила ей личную жизнь, а теперь вот очередь дошла и до Ирочки Гончаровой. О слабости Сафоновой в отделе знали, однако относились к ее проявлению спокойно, поскольку о новичках Инга заботилась не корысти ради, а исключительно по зову сердца. Впрочем, в случае с Гончаровой злые языки утверждали, что одним альтруизмом здесь дело не ограничилось. Ибо Ирина была не какая-нибудь там «дурочка с переулочка», по молодости и собственной глупости вписавшаяся в оперативное болото, а племянница (пусть и двоюродная) самого замначальника ОПУ Фадеева.
Восемнадцатилетняя Ира Гончарова приехала в Питер из города Боровичи Новгородской области с самыми что ни на есть благими намерениями – поступать в Педагогический университет имени Герцена. (Последний, как известно, спросонья не нашел ничего лучшего, кроме как развернуть революционную агитацию. А и то сказать – не фига было будить!) Ирочка была почти круглой отличницей, однако в наше время, когда конкурс в более-менее престижный вуз составляет три племянника на одно место, хорошие оценки не есть показатель компетентности. Короче, Гончарова срезалась. Но так как она тоже была племянницей, то без особого труда смогла устроиться по другому ведомству – под крыло к дяде, в отдел оперативной установки. Ничего страшного в подобной перемене участи не было, так как карьера юной разведчицы ей все равно не светила: через три месяца из секретариата Управления уходила в декрет Зина Калинкина, после чего Гончарова должна была занять ее место. А место, надо сказать, было во всех отношениях сытое и спокойное – это вам не у мусорных бачков объекта поджидать! Пока же три месяца не истекли, Ирочка кантовалась в установке, где исполняла самые нехитрые поручения, как-то: печатала на компьютере, бегала в магазин за плюшками, оформляла дела и впитывала в себя поучительные рассказы и наставления бывалой «ульянщицы» Инги Сафоновой. Из всех своих служебных обязанностей последняя доставляла ей, как провинциалке, наибольший интерес.
Именно на ниве своего провинциального прошлого Лямин и Гончарова тогда и сошлись. Двух молодых людей, еще не успевших заразиться столичным снобизмом, а потому чуть особняком державшихся в шумной компании, как-то сразу потянуло друг к другу, и остаток этого вечера они провели практически неразлучно. Естественно, Лямка, как «матерый разведчик» и «почти питерец», вскоре стал в их союзе ведущим. Однако Ирина не шибко переживала по этому поводу. Скорее наоборот, роль ведомой ей нравилась гораздо больше. Ирина дождалась – наконец-то в ее доселе скучной девичьей жизни появился «свой парень». И не какой-нибудь там пьяница и гопник с Боровичского комбината огнеупоров, а молодой интеллигентный питерский офицер милиции. Да только за этим стоило бросать родные Боровичи с папой, мамой и младшей сестрой и уезжать в незнакомый, красивый, но немного пугающий город!
Ровно в шестнадцать нуль-нуль Лямин позвонился в квартиру заместителя по оперативной работе начальника ОПУ ГУВД полковника Константина Евгеньевича Фадеева. Пока полковник выбивал для своей племянницы комнату в милицейском общежитии (а дело это весьма хлопотное), Гончарова продолжала пользоваться гостеприимством своих родственников. Дверь открыла Ирина. Сказать, что она была удивлена, – ничего не сказать:
– Ваня?! Привет!.. Ой, это мне?
– А кому же еще, – горделиво ответил Лямка, вручая девушке букетище белых роз. (Кажется, именно так должны вести себя все настоящие джентльмены?)
Гончарова растаяла и смущенно показала рукой: мол, проходи. Иван вошел в прихожую, разулся, надел полковничьи тапочки и вопросительно посмотрел на Ирину. Та, недоумевая, провела Лямина в выделенную ей на время отдельную комнату. Здесь Лямка по-хозяйски осмотрелся и, оставшись вполне удовлетворенным увиденным, протянул Гончаровой увесистый пакет:
– «Ягуаров» и «Дэвилов» не было, поэтому я взял зеленый «Гринольдс». Ничего?
– Наверное…
– Ты отнеси их в морозилку, а то слишком теплые.
– Хорошо, – покорно ответила явно прибалдевшая Ирина и ушла на кухню.
Тем временем Иван уселся на застеленную тигровым пледом тахту, немного попрыгал на ней, проверяя на прочность, после чего выложил на стоящий поблизости стеклянный столик коробочку с надписью Durex. Вернувшаяся в комнату Ирина мгновенно обнаружила появление в ее спаленке нового предмета и удивленно-возмущенно воззрилась на Ивана. Тот ее удивления не понял, а потому как ни в чем не бывало продолжил светскую прелюдию:
– Ты как себя чувствуешь, Ир? Я смотрю, уже получше. Оклемалась?
– При чем здесь мое самочувствие? Это что такое?
– Ты ж не сказала, какие надо брать. Я полчаса выбирал и вот купил… с этими… с пупырышками. Нормально?
– Я и не думала, что ты такой подлец! Что, решил, что я такая?!! А ну сейчас же забирай свои… пупырышки с ромашками и проваливай!
– Ириша, ты чего? Ты же сама мне сказала…
– Никакая я тебе не Ириша! Понял? Не знаю, кто и чего тебе сказал, а вот я тебе говорю – убирайся отсюда.
И для пущей убедительности Гончарова отвесила Лямке увесистую пощечину. (Кажется, именно так должны вести себя все приличные барышни?) В этот момент из недр квартиры раздался до боли знакомый фалеевский бас: «Ирка, ты мои тапочки не видела? Всегда же здесь стояли», после чего, предварительно постучавшись, в комнату вошел сам Константин Евгеньевич, собственной персоной.
– Ба, какие люди! Лямин, экипаж машины боевой. А я-то гадаю, куда мои командирские шлепанцы подевались? По делу зашел или так, чайком побаловаться?
– Он, дядя Костя, зашел по делу, – ответила за Ивана Гончарова. – Но дело свое он уже сделал и поэтому сейчас уходит. Тем более что чай он не пьет – предпочитает джин-тоники. Там, в холодильнике, как раз четыре банки стоят, можешь взять, если хочешь. Я думаю, Иван тебе не откажет.
– Да-да, конечно, я же это вам принес, – смущенно пролепетал Лямка, продолжая тереть ладонью багровое пятно на щеке. – Извините, Константин Евгеньевич, мне действительно надо срочно бежать. Ира, до свидания.
– Не дождешься, – фыркнула Гончарова и отвернулась. Иван выскочил в коридор, торопливо запрыгнул в кроссовки и, не завязывая шнурков, щелкнул замком входной двери. Вслед за ним из комнаты вышел Фадеев.
– Лямин, подожди, пойдем-ка покурим.
– Так ведь я же, Константин Евгеньевич, не курю.
– Тогда просто за компанию постоишь.
Они вышли на лестничную площадку и встали у батареи, к которой чья-то заботливая рука привинтила консервную банку, служившую местом сбора окурков. Сама лестница была чистой и ухоженной, что по нынешним временам для питерских парадных большая редкость.
– Ты, Лямин, смотри, девку мне не порть. Я за нее перед братом, отцом Иркиным, отвечаю.