Словом, внезапно проголодавшийся Ребус направился в вагон-ресторан. Согласно ранее достигнутой договоренности с проводниками, это было одно из немногих мест, в которое безбилетным «грузчикам» было «можно». Вести наблюдение в ресторане вдвоем представлялось и стратегически неверным, да и финансово неподъемным. Сложив всю имевшуюся у Паши наличку с двумя заныканными на черный день нестеровскими сотками, образовалась сумма, равная тремстам семидесяти рублям, – на кофе «по-шараповски» этого было вполне достаточно. Переместившись поближе к объекту, Козырев сменил позицию с тамбура седьмого вагона на аналогичный в вагоне-ресторане и продолжил работать легенду «заядлый курильщик». При грамотном подходе оставшейся половины пачки сигарет ему должно было хватить аккурат до Малой Вишеры. А если не хватит, размышлял Паша, то можно попробовать воспользоваться советом некоего острослова, который в тамбуре, прямо под ручкой стоп-крана, черным фломастером оставил надпись следующего содержания: «Если ехать стало лень – дерни эту хренотень».
Сам же Александр Сергеевич направил свои стопы в ресторан. И здесь удача ему улыбнулась – одно из немногих свободных мест для наблюдения за объектом подходило идеально. Сидя за левым у окна столиком спиной к Ребусу, Нестеров отчетливо видел его отражение в зеркале барной стойки, за которой хлопотала буфетчица, лицом напоминавшая любимую Нестеровым Людмилу Гурченко, а формами – не менее любимую литературную мадам Грицацуеву. Короче, посмотреть было на что, а потому частые взгляды, бросаемые пассажиром в сторону зеркала, насторожить Ребуса в принципе не должны были. Кофе Нестеров заказывать не стал – стоит дорого, а пойла на выходе – на два глотка. А вот пиво в такой ситуации – самое то, это самый «разведчицкий» продукт. При желании и умении над двумя кружками можно промедитировать вплоть до самой Москвы.
Понятно, что Ребус, в отличие от бригадира, заказал обстоятельно. Поизучав меню, Александр Сергеевич на глазок прикинул, что общая сумма его заказа составила штуки три, если не больше. Бригадир разозлился и дополнительно заказал себе еще и фисташки. Так, Нестеров с комфортом, а Паша без такового, они и докатили до Малой Вишеры.
На подъезде к станции часы, совсем как в дешевых американских ужастиках, показывали ровно полночь. За черным вагонным стеклом наливалась ярко-белым полная луна, а сидящий за спиной Ребус на весь вагон зловеще хрустел куриным крылышком – ну, совсем как вурдалак! Короче, страшно – аж жуть!
Сыщики Есаулова примчались на станцию за десять минут до прибытия поезда. За это время они успели высвистать из вокзального пикета двух слегка прибалдевших милиционериков, явно не планировавших, что в эту ночь и именно в их дежурство патриархальная маловишерская тишина будет потревожена шумным визитом нагрянувших как снег на голову столичных гостей. Милиционерики были напуганы и взъерошены, при этом от обоих отчетливо разило пивом новгородского разлива, обладающего специфическим, отличным от питерского, ароматом и выхлопом.
Назначенный старшим группы Олег Некрасов полчаса назад получил от Есаулова инсайдерскую информацию о том, что местом дислокации Ребуса является вагон-ресторан, прицепленный между восьмым и девятым вагонами. Но к тому времени у Некрасова уже имелся собственный план действий, поэтому, разделив оперов на две группы по два человека и прикрепив к каждой из них по одному местному стражу порядка, он развел их по платформе с таким условием, чтобы одна группа вошла в поезд в районе десятого, а другая – в районе шестого вагонов. Соответственно, после посадки каждая группа должна была начать движение навстречу друг другу, дабы в конечном итоге сойтись в точке «X», сиречь в ресторане. Сам Некрасов планировал остаться на платформе, чтобы «контролировать ситуацию извне», но в чем этот самый контроль должен был заключаться, до подчиненных доведено не было.
Поезд прибыл в Малую Вишеру строго по расписанию, и с этого момента начался обратный отсчет отпущенных сыщикам семи минут стоянки, в течение которых требовалось по возможности без шума и пыли задержать объекта и, ссадив его с поезда, препроводить в пикет. Там следовало дождаться, прибытия «бронетанковых» сил ГУВД, ибо тащить его в Питер на обычной легковой машине было довольно стремно – могли попытаться и отбить. («Кто отбивать-то будет?» – поинтересовался у старшего один из оперов. «Они, сподвижники», – ответил на это временно облеченный властью Некрасов, удачно спародировав героя телефильма «О бедном гусаре замолвите слово».)
Александр Сергеевич напряженно смотрел на входную дверь в нетерпеливом ожидании «группы захвата». Время тикало, оперативники все не появлялись, а Ребус продолжал остервенело вгрызаться в куру-гриль. В какой-то момент внимание Нестерова привлекла мелькнувшая за окном тень – по слабо освещенной, абсолютно безлюдной в столь поздний час платформе двигался человек. Двигался медленно, напряженно вглядываясь в окна вагона-ресторана. По каким-то неведомым, понятным лишь избранным посвященным «тайного милицейского ордена» повадкам Нестеров догадался, что человек этот – мент. «Вот они, наши! Успели!» – приободрился бригадир.
Между тем Некрасов (а это был он), дойдя до окна, за которым вкушал трапезу Ребус, остановился. Оперативник чуть согнулся, наклонившись поближе к стеклу, и быстрым жестом показал сначала на свои плечи, а потом, резко опустив руки вниз, демонстративно свел запястья вместе. Не нужно быть Аланом Пизом, [33] чтобы врубиться в сей язык жестов и понять, какую именно информацию столь бесхитростным образом опер сообщил Ребусу. Перевод напрашивался совершенно однозначный: «В поезде милиция. Будут задерживать».
Поперхнувшись пивом, Нестеров ошалело крутил головой, попеременно переводя взгляд то на объекта, то на поспешно удаляющегося от вагона мента. А вот у Ребуса времени на раздумье и анализ ситуации не оставалось – он молниеносно вскочил, бросился к противоположному окну, предварительно отшвырнув в сторону закемарившего над чашкой кофе командировочного, схватился за ручку окна и с силой рванул, буквально повиснув на ней. Немного посопротивлявшись, заколоченное на зиму стекло жалобно взвизгнуло выползающими из дерева рамы гвоздями и на рывке пошло вниз. Ребус навалился на окно всем своим весом, к тому же еще помноженным на остервенелые ярость и злость загнанного в угол зверя, так что в какой-то момент от напряжения и резкого удара стекло лопнуло и, мгновенно раскрошившись, с грохотом посыпалось на пол. Ребус запрыгнул на стол и прямо с него, чуть ли не классической ласточкой, перемахнул за окно, растворившись в темноте ночи.
На все про все у него ушло секунд пять, не больше. Вот он, только что был человек и – нет человека!
Только теперь Нестеров резко подорвался со своего места, намереваясь броситься в погоню, но сердце вдруг нестерпимо кольнуло раскаленной иглой. Боль была жутчайшая – такой он не испытывал еще никогда! Ноги сразу же сделались ватными, голова поплыла, а руки, моментально лишившиеся жизни и силы, повисли словно плети. Поняв, что волной окатившая боль сделала тело неуправляемым и сейчас не позволит ему ступить даже шага, последним усилием бригадир заставил себя откинуться назад и в буквальном смысле слова рухнул обратно в кресло. «Хорошо еще, что не на пол!» – успел он подумать, после чего голова закружилась, и на какое-то время Нестеров выключился из окружающей действительности.