Этих двоих Нестеров срисовал сразу – топорная работа. Кстати, у самого бригадира для подобных случаев в отделе хранился собственный маскарадный костюм – скороходовские сапоги, курточка с выглядывающим из всех щелей ватином и кроликовая шапка. Прошлой зимой в таком облачении Александр Сергеевич снимал на фотопленку бандитскую стрелку на улице Колокольной, смешавшись с кучкой бомжей, торгующих у решетки Владимирского собора. Тогда местные «бомжизсмены», поначалу приняв бригадира за конкурирующую фирму, едва не начистили ему лицо, однако два заранее припасенных пузырька «Льдинки» решили исход дела положительно. Правда, для «ты-меня-уважаешь?» пришлось и самому отхлебнуть зеленоватой жижи, после чего пару дней Нестеров страшно мучился желудком.
Зато никому и в голову не взбрело подозревать в эдакой синюшной ханыге милицейскую контру.
А в нынешней ситуации с фальшивомонетчиками отличилась Ольховская, которая заняла единственно правильную позицию в цветочных рядах рядом с Техноложкой. На Полине в это утро было желтое платье. То самое, о котором однажды Нестеров высказался словами драматурга Егения Шварца: «Женщину украшают две вещи – скромность и прозрачное платьице». И вышло так, что платье это очень кстати потерялось на фоне цветочного великолепия, фактически слившись с в изобилии представленными на лотках и асфальте розами, хризантемами и прочей осенней флорой. В результате гуляющая по Бронницкой туда-сюда парочка Полину не срубила, а цветочницам, озабоченным дневной выручкой, до девушки с фотоаппаратом никакого дела не было – мало ли в этот сезон в городе туристов?
После работы, а сегодня «грузчики» освободились уже в четвертом часу, Ольховская постаралась улизнуть из конторы как можно незаметнее. Настроение у нее, несмотря на явную рабочую удачу, было неважнецкое, и меньше всего ей сейчас хотелось натолкнуться на Пашу. Ведь скорее всего тот, по обыкновению, предложил бы ее проводить, а она бы, по обыкновению пожалев то ли его, то ли себя, согласилась.
На улице было тепло и пасмурно. Похоже, нынче погода колебалась в своем настроении, равно как и Полина. Возвращаться домой, в пустую квартиру в столь ранний час Ольховской не хотелось до тошноты, а сагитировать на прогулку или кофе кого-то из знакомых вне работы возможности пожалуй что и не было. Так уж сложилось, что былые школьные и прочие знакомства у Полины за время работы в ОПУ как-то незаметно сошли на нет.
После напряженной смены ноги ощутимо гудели, и, хотя денег в кошельке у «грузчицы» было не много, Ольховская решила поймать машину. Но именно сегодня судьба решила взять выходной – на протяжении двадцати минут на оживленном проспекте ни один автолюбитель не польстился ни на фигуру Полины, ни на её деньги. В какой-то момент ей показалось, что она видит иномарку Камыша. Полина уже подняла руку, чтобы помахать, но затем поняла, что ошиблась.
Удивительное дело, в последнее время в проходящих мимо мужчинах Полина стала часто видеть Камыша. И каждый раз сердце ее невольно сжималось – что сказать? как поприветствовать? Более того, Полина вдруг поймала себя на мысли, что и сейчас судорожно придумывает предлог позвонить. Не для того, чтобы попросить прошения, покаяться, попытаться вернуть… Нет, всего лишь Просто Позвонить. Поболтать, попить кофе. Просто Попить Кофе, но так, чтобы все это время он улыбался одними глазами и как бы невзначай касался ее руки кончиками пальцев. Именно в такие моменты Полина, как никогда, чувствовала себя женщиной. Но, увы, в последнее время она перестала ощущать этот волшебный звон колокольчиков внутри.
Полина решительно тряхнула головой – и правда, морок какой-то! Сама же прогнала, так чего уж теперь. Тем более что Камыш не из тех людей, которые «слово дал, слово взял»… И, между прочим, жаль…
В итоге Ольховская бесцельно побрела в сторону дома, и ноги сами довели ее до дверей ближайшего кафе, которые она автоматически толкнула и вошла. А когда вошла, то обнаружила, что это было то самое кафе, в котором они с Камышом частенько бывали. «Запомни, дэвушка, это одно из немногих мест в городе, где подают настоящий кофе», – так говорил о нем Женя и при этом картинно-смешно поднимал вверх указательный палец.
«Странно, – подумала Полина, заказывая себе эспрессо и усаживаясь за столик в самом углу зала, – у меня ведь никогда не было к нему сильных чувств. Почему же теперь мне кажется, что Камыш – это самое значительное, что произошло со мной за последнее время? Может быть, потому, что после смерти Ташкента ничего значительного в моей жизни не происходило вовсе?»
Вспоминать об убийстве Ташкента (именно об убийстве, что бы при этом ей ни говорил Нестеров) Ольховской было неприятно, хотя в страшных снах, согласно классике жанра, раздавленный покойник не являлся. Вообще, если Полине и снились ужастики, то совершенно иного рода. Например, несколько раз ей снилось, что их экипаж стоит у дома объекта. Стоит час, другой, день, ночь, и никто их не сменяет. И в какой-то момент она вдруг осознает, что так будет всегда. И вот тогда ей становится по-настоящему страшно.
Наверное, именно этого она больше всего и боялась. Когда Ольховская училась в школе, то, наблюдая за родителями своих друзей, невольно жалела их, поскольку жизнь большинства из них складывалась по отработанной еще предками схеме: подъем по звонку, к конвейеру – по сигналу, смена от восьми до семнадцати, потом по звонку – отбой и унылая череда семейных радостей. Уже тогда юной Полине страшно было думать о том, что и ее жизнь когда-нибудь станет такой же размеренной. В конце концов, и в милицию, что греха таить, она пошла в погоне все за той же нестандартностью бытия. Вот только никто ее не предупредил, что нестандартность эта тоже может войти в привычку.
Полина, которая нещадно гоняла своих за постоянное курение в салоне, закурила сама. Нет, конечно, если разобраться, то жаловаться ей было не на что. Экипаж у нее, при всех несуразностях и оговорках, самый-самый. Да и «грузчики» в отделе с недавних пор стали относиться к ней уважительно, как к своей. Настолько как к своей, что даже перестали просить прикрыть девичьи уши в те моменты, когда собирались рассказать очередной соленый анекдот. При встрече с Ольховской они уже похлопывали ее по плечу, а не как раньше, когда норовили пониже пояса. И за пивом для бригадира Полине приходилось бегать наравне с Лямкой и Пашей, и это отнюдь не унижало ее достоинство, а скорее наоборот, являлось признаком высокого доверия. И все же…
Стыдно признаться, но пару недель назад, истосковавшись по женскому обществу, Ольховская даже забежала попить чайку в свой бывший отдел, где в течение часа и безо всякого былого отторжения слушала последние новости. Кто бы мог подумать?… Да и вообще, в последнее время она с тоской стала вспоминать свою прежнюю работу в установке, где приходилось по большей части ворочать мозгами, а не ногами. «Если хорошенько подумать, то думать я совсем разучилась», – улыбнулась Полина своему случайному каламбуру. Улыбнулась, а потом опечалилась тем, что если еще полгода назад на тумбочке рядом с кроватью у нее лежали книги о «Ледовом походе» белогвардейцев или, на худой конец, учебник по криминалистике, то теперь на ней прочно обосновались Дашкова и Маринина. После прочтения двадцати страниц романов этих детективщиц Полину начинало клонить в сон, и это было как раз то самое, что доктор прописал. В холодной и одинокой постели спала «грузчица» плохо. Полина заказала еще одну чашку кофе, который в этом заведении и правда был на редкость крепким и ароматным. Как раз вот этой кофейной горькости и не хватало их с Козыревым отношениям. Хотя как таковых отношений, чтобы в отделе про них ни судачили, нет и не было. Ну до дома провожает эпизодически-регулярно, ну пару раз сидели в кафе и даже раз сходили в кино. То, что Паша в нее влюблен, Полина безусловно знала, вот только ответного отклика в себе не находила. Конечно, Ольховская выделяла его среди окружающих «грузчиков», тем более что на общем фоне это было вполне закономерно – мужики в отделе народ тот еще! Но, выделяя Козырева, она относилась к нему просто как к хорошему товарищу, другу, а он воспринимал ее расположенность как нечто большее. Полина на собственном опыте знала, как это больно, когда разбивается любовная лодка, поэтому малодушничала и отшивать парня не торопилась. Все это время она подбирала слова поубедительнее и ждала подходящего момента. Но сердцем понимала, что все равно придется резать по-живому, а делать этого ей ой как не хотелось. Особенно после того, как они вместе, одной командой, одолели Ташкента.