– На Павла у меня другие виды, – обломал его Нестеров. – Слушай, Паш! У тебя в связи с завтрашним выходным никаких планов не намечается?
– Да вроде нет.
– Тогда я тебя попрошу – не отвезешь меня завтра в Рощино? Дочку надо повидать, уже две недели никак не могу вырваться.
– О чем разговор! Конечно, отвезу.
– А говорили, что машиной пользоваться только для работы, – съязвил было Лямин, но тут же осекся, поймав на себе тяжелый взгляд бригадира.
– Знаешь, друг мой Лямка, был у меня в РУБОПе один знакомый опер. Работал он в отделе, который разрабатывал организованные преступные группировки, и в начале 90-х недели не проходило, чтобы он не выезжал на задержания на омоновских сноповязалках. Так вот, была у него странная привычка: своих, местных, бандосов при задержании он, конечно, бил, но не сильно, так, в профилактических целях. Зато вот азеров, чеченов и прочих гостей нашего города метелил беспощадно. И когда его спрашивали, откуда у него повелось подобное пристрастие, мол, не националист ли он, часом, он неизменно отвечал: нет, я не националист, просто то, что положено Питеру, не положено Баку. Понимаешь, о чем бишь я?… Вот и славно. Все, мужики, доедаем – и за работу. Надо бы за сегодня тему с делами оперучета добить…
Через два часа результатом «мозгового штурма» стал список, в котором значились двенадцать близких связей Ташкента, а также семь адресов, к которым он когда-либо имел притяжение. Отдельным списком были представлены иногородние связи Ташкента, но их пока решили отложить – до лучших времен. Смотаться хотя бы в ближайшую по географии Москву у смены пока не было никакой возможности.
На следующий день Нестеров и Козырев добрались до Рощино часам к одиннадцати. Обрадованная Оленька расцеловала отца и тут же с деловым видом принялась рыться в пакетах, собранных Ириной. Перебрав фрукты-сладости и не найдя искомого, она демонстративно надула губки и обиженно заявила:
– Так я и знала. Никогда ничего ответственного вам с мамой поручить нельзя. Я же просила привезти мне июльский номер журнала Уез с «Фабрикой звезд». Неужели так трудно запомнить, а, папочка? В этой деревне у всех знакомых уже давно есть, а у меня – как обычно.
Оленька, как и все нынешние девочки ее возраста, была помешана на «Фабрике» и прекрасно ориентировалась во всех хитросплетениях, происходящих с участниками этого проекта, который лично у Нестерова вызывал чувство, близкое к отвращению. За что Оленька на него часто сердилась и называла, ни много ни мало, ретроградом. Пришлось Паше везти их за журналом в Зеленогорск. Получив желаемое, Оленька подобрела и великодушно разрешила себя развлечь. Так что они и в парк на карусели сходили, и на пляж заехали, и в кафе-мороженое посидели. Словом, оттянулись в полный рост и вернулись обратно в Рощино лишь в шестом часу, получив нагоняй от Елены Борисовны, которая в ожидании их уже дважды разогревала борщ.
Обедать сели на просторной открытой веранде. Оленька от обеда отказалась, сославшись на отсутствие аппетита, который она перебила из-за того, что папа перекормил ее мороженым и ушла гулять с подружками. А вот Нестеров и Павел с удовольствием отведали домашнего борща и жареной картошки с грибами – готовила Елена Борисовна отменно. Выпили мама с сыном и водочки – сначала помянули Антона, которого Елена Борисовна немного знала, а затем опрокинули традиционную «за дружбу и седьмую службу». Нестеров перехватил взгляд Павла, с интересом разглядывавшего висевшую на стене гитару:
– Играешь? Ну так давай, нажми на клавиши – продай талант.
Козырев снял гитару со стены, взял пару аккордов, прислушался, несколько позерски подкрутил колки и без всякого вступления запел:
«…В наш тесный круг не всякий попадал
И вот однажды – проклятая дата
Его привел с собою и сказал:
„Со мною он, нальем ему ребята“».
В этот момент на веранду забежала Оленька. Остановилась, послушала. Когда Паша закончил, она зааплодировала и с видом знатока сказала:
– Хорошая песня, но лично я предпочитаю Гарика Сукачева.
– А меня, наоборот, Высоцкий сильнее цепляет. Гарик уж слишком попсовый какой-то, – вступил Козырев в полемику с одиннадцатилетней меломаншей.
Нестеров слушал их диалог и только диву давался, восхищаясь разносторонностью интересов дочери. Затем он не выдержал и вклинился в разговор с предложением:
– Пашка, а ты это… «Мурку» можешь? Ну, нашу… про парня из седьмого отдела?
– Начинается, – преувеличенно громко вздохнула Оленька. – Вот всегда у них с бабушкой так: как немного водки выпьют, так давай эту свою дурацкую песню петь. Как дети, честное слово.
– Ольга, смотри у меня, – пригрозила Елена Борисовна. – Чего-то ты сегодня разговорилась не в меру. Я понимаю, что молодой человек тебе приглянулся, но твое кокетство еще не повод, чтобы грубить близким.
– Вот еще, глупости какие. Он же старый уже, – возмутилась Оленька, демонстративно развернулась и ушла.
Выяснилось, что песню про «парня из седьмого отдела» Козырев не знает. Нестеров, пробурчав что-то про молодежь, которая не интересуется своими корнями, отобрал у Паши гитару, подмигнул Елене Борисовне и под аккомпанемент трех блатных аккордов они слаженно запели дуэтом:
Он не берет с собою пистолет,
Не носит форму и бронежилет,
Но все равно и в холод, и в жару
Он круче всех агентов ЦРУ.
Это парень с седьмого отдела.
Он уходит, уходит на дело.
На бок станцию, в книгу отметку –
Этот парень уходит в разведку…
В неожиданно образовавшийся выходной Полина решила навестить свою старую контору. Ей нужно было забрать из отдела кой-какие оставшиеся личные вещи, а главное, немного поработать с гаишным компьютером, поскольку в наружке такого не было. К крайнему неудовольствию Ольховской, в ее бывшем кабинете находилась одна Марина Станиславовна – все остальные ушли в поле. Но делать нечего, пришлось и почаевничать, и поддержать подобие светской беседы. Поначалу Семченко несколько назойливо интересовалась здоровьем Полины, но потом, видимо, решив, что та намеренно делает вид, что не понимает ее намеков (хотя Ольховская, и правда, не была осведомлена о своей «беременности»), она перескочила на Гурьева и долго рассказывала о том, как собиралась поехать на похороны, но Адамов (гад такой!) в последний момент ей запретил и заставил вместо этого сшивать дела.
– Ох, и жалко же парня, – в очередной раз запричитала Марина Станиславовна, – только-только собрался зажить по-человечески. И работу достойную нашел, и денег там ему, говорят, чуть ли не тысячу в месяц обещали – и вот, на тебе. Я еще удивляюсь, как это Нестерова после всего этого на пенсию не отправили. Ведь загубил же парня! Видать, правду говорят, что они с Фадеевым давно уже и спелись, и спились…
В отличие от всезнающей Семченко, Полина была не в курсе, куда собирался уходить Антон.