Да ну, бред какой-то! Раньше тебя, братан, на мистику бульварного толка не тянуло. Ну, рукопись… Классический криминальный жанр… Динамичный, но явно придуманный сюжет. За это Андрей мог поручиться — криминальную хронику Санкт-Петербурга он знал хорошо. Если без ложной скромности — отлично. Он знал много такого, что никогда не попадало на страницы газет и телеэкраны. Через его руки частенько проходили документы с грифом «Для служебного пользования». Иногда — «Секретно» или «Совершенно секретно».
Никакой истории, хотя бы приблизительно схожей с «гремовским делом», в Питере определенно не было. По крайней мере — в последние годы. Ну а что ж тогда? Откуда это ощущение личной причастности автора (вот, кстати, и кликуха для незнакомца — Автор) к той трагедии? К трагедии… которой не было.
Или все же была? А?
Андрей вытащил сигарету из пачки с верблюдом, закурил и решительно взялся за телефон. Девяносто листов бумаги в верхнем ящике письменного стола пахли моргом… «А побыстрей не сможешь? — спросил Автор несколько часов назад. — У меня ОБСТОЯТЕЛЬСТВА…»
…Всю неделю Обнорский сам рыл по всем возможным источникам и архивно-аналитический отдел напрягал. — Агеева, похоже, решила, что у Серегина «шифер поехал», потому что толком сформулировать то, что ему нужно было найти, он не мог. «Мне нужен случай, когда что-то случилось с заложником или заложниками из-за подлости того, у кого просили выкуп… или что-то вроде этого…» — может нормальный человек таким образом задачу ставить?
Поиски оказались безрезультатными. Ни сам Обнорский, ни архивно-аналитический отдел не смогли найти по открытым источникам ничего, что хоть как-то перекликалось бы с историей, изложенной в рукописи…
В следующий понедельник, 22 февраля, Обнорский сразу после летучки решил позвонить своему старому приятелю Никите Кудасову, начальнику пятнадцатого отдела РУОПа, но Никита, как назло, был в командировке. Обнорский вздохнул и, перебрав все возможные кандидатуры, остановился на Вадиме Резакове из того же отдела.
Андрей набрал номер, и ему повезло — руоповский опер Вадим Резаков оказался на месте. Застать его было нелегко — опера, как волка, ноги кормят.
— Але, Вадим Иваныч, некто Обнорский беспокоит…
— А-а, господин журналист, рад слышать. Жив еще, значит?
— Слегка жив, — ответил Андрей таким же ерническим тоном:
С Вадиком Резаковым его связывали давние дружеские отношения. Не дружба, конечно, но взаимная симпатия была… Уже не мало.
— Ну, а ты как? — продолжил он, затягиваясь «верблюдом».
— Да вот… С организованной, понимаешь, преступностью день и ночь боремся безустанно.
— Круто, — уважительно сказал Андрей. — А сама-то преступность об этом знает?
— Навряд ли, — засмеялся Вадик. — Ладно, колись быстро, зачем звонишь. Просто так ты хрен позвонишь. Чего от бедного опера надо?
— А чего может быть надо бедному журналюге? Чего-нибудь горяченького.
— Ну, этого добра полно. Каждый день очень хороший выбор горячих блюд. А также холодных. В общем — МОКРЫХ.
Ах, веселенький ментовский юморок!
— Ладно, опер, нужна консультация…
— А-а, вот оно что! Надо подумать — какая неожиданность!
— Я серьезно, Вадик, — сказал Обнорский и осекся. Ну что, интересно, он спросит сейчас у замотанного серьезными делами руоповского капитана? Совершенно РЕАЛЬНЫМИ делами. А тут рукопись… какие-то сомнения, эмоции, ассоциации… Ерунда, короче. «У меня ОБСТОЯТЕЛЬСТВА», — сказал Автор. И вот тогда сразу стало понятно, что… О, не пори ерунды. Ничего тебе в тот момент понятно не стало, ты швырнул девяносто листов бумаги в стол и попытался забыть о них. Правда, не получилось…
— Ну так что, Андрюха, у тебя? — спросил Вадик. Он ощутил колебания своего собеседника безошибочно и быстро.
— Знаешь, если откровенно, я и сам еще не понял… Тут такая ситуевина… Короче, — Обнорский решился, — скажи, пожалуйста, не было ли в последние год-два каких-то не очень приметных внешне, но трагичных случаев с захватом заложников?
— Ну у тебя формулировочки! Неприметных, но трагичных. Ты что, мокрушные варианты имеешь в виду?
— Я сам не знаю, что имею в виду.
— Понятно, — протянул Вадик. — Если ты хочешь сказать о смерти заложников при освобождении нашим СОБРом…
— Нет, — перебил Обнорский. — Не то. Другое… Не было ли смертельных случаев от неумелых действий противной, так сказать, стороны? По дурости, по халатности, по жестокости?
— У нас — нет… не припомню. Пожалуй, нет. Раненые бывали, травмированные. Нет, — подвел он итог, — у нас нет. А вот в Пскове…
Стоп! Псков! Конечно, Псков…
Псков… февраль девяносто восьмого… как я сам-то не сообразил? Совсем нюх потерял. Конечно, мы тут в столицах крутые… периферийные дела нас не гребут. А там ведь был труп. И, кажется, не один… А, черт, не помню. Или старый стал и уже вконец очерствел.
— …страсти там шекспировские кипели, — услышал Обнорский голос Вадима из трубки. — Я подробностей-то не помню, да и не знал, но наворочено там немало… Подходит тебе сюжетец?
— Что? — растерянно спросил Андрей.
— Ты чего, Андрюха, спишь? Или бухой? Я говорю, как тебе сюжет?
— Слушай, Вадик, а делом псковское управление занималось? — ответил Обнорский вопросом на вопрос. В висках стучали маленькие молоточки. Такое с ним бывало, когда он чувствовал след.
— Конечно, псковское… У нас своих хватает. Надо ехать в Псков. Надо ехать в… ага! Бросить все дела и катить… Ты молодец, ты умный! Брось все, езжай. Работу другие за тебя делать будут… А Может, у Автора в лоб спросить?
Андрей вспомнил пустые и пронзительные глаза Автора и понял, что спрашивать бесполезно. У него ОБСТОЯТЕЛЬСТВА.
— А конкретно об этом деле нужно спросить у капитана Никодимова, — сказал издалека Резаков. — Он-то в курсе.
— А кто таков капитан Никодимов?
— Наш псковский коллега, который это дело работал и который сейчас сидит за стеной…
— За какой стеной?
— За берлинской! — сказал Вадик. — Не, Андрюха, ты сегодня стопроцентный тормоз. Повторяю для умственно отсталых: опер Сергей Петрович Никодимов, командированный по делам службы в славный питерский РУОП из древнего города Пскова… Сидит сейчас за стеной в соседнем кабинете.
Вот так иногда из ниоткуда материализуется Судьба. Хоть с большой буквы, хоть с маленькой. Андрей понял — Судьба. Молоточки в висках враз смолкли. Андрей вдавил сигарету в пепельницу и сказал:
— Вадик, кровь из носу, но мне нужно поговорить с Сергеем Петровичем Никодимовым.
Сауна щедро источала сухой жар, запах разогретого дерева приятно щекотал ноздри. Банька была частной, закрытой. Для узкого круга. И принадлежала одному крутому питерскому мэну, которому Обнорский помог два года назад. Помог ему сохранить хорошие бабки, но главное — репутацию… Хотя кто знает, какая репутация важнее в полукриминальном государстве: порядочного человека или подонка? Некоторые — Андрей знал точно — предпочитали имидж Великого Гудвина. Ужасного и Беспощадного.