— Пожалуй, самое то, — помолчав, ответил майор. Реутов знал, что пауза отнюдь не свидетельствует о нерешительности Климова, просто майор не был склонен принимать скоропалительные решения. — Пожалуй… Только лучше стрельбы поменьше. Попробуй отвлечь его разговором. А огонь откроешь только тогда, когда мы появимся на взгорке, у него за спиной. Понял?
— Понял. Веду переговоры. При вашем приближении к объекту на два-три метра открываю кратковременный шквальный огонь.
— Ладушки. Начало через минуту.
— Борис, — позвал Реутов начальника.
— Да? — откликнулась радиостанция голосом Климова.
— Поосторожнее. Хочешь, поменяемся ролями?
— Ерунда, Саша, возьмем. Вы только сгоряча нас не зацепите.
— Постараемся… Удачи.
— Удачи.
Климов отключился. Реутов убрал «Моторолу» в карман, застегнул клапан. Ни на секунду не отрывая глаз от входа в землянку, негромким свистом он подозвал своих коллег и растолковал ситуацию. «Втроем, мужики, — сказал он, — короткими очередями. Плотно. По валунам, вокруг входа в землянку. По сигналу Бориса одновременно прекращаем огонь».
Офицеры заняли прежние позиции. Три автомата Калашникова сосредоточились на входе в нору. С противоположной стороны к землянке двинулись короткими перебежками трое мужчин в камуфляже. Шансов у стрелка за гранитным бруствером не было никаких. Возможно, он и сам это уже осознал.
— Эй, — крикнул Реутов. — Ты живой? За валунами было тихо.
— Эй, снайпер, — снова подал голос капитан. — Ты в капкане! Самое лучшее в твоем положении сдаться. Даю тридцать минут.
Про себя Реутов прикинул, что через три минуты все будет кончено. Климов и два оперативника Приозерского УР приближались. Они двигались по камням, по жухлой осенней траве, по ковру из хвои и опавших листьев. Легко, бесшумно и неотвратимо. Жаль, что там, за валунами, все-таки не Колесник. Жаль. Сашке очень хотелось с ним встретиться.
— Эй, Ваня, — крикнул он, — кончай дурить! Время-то пошло. Через полчаса я начну штурм. Тогда уже сдаваться будет поздно. Бросай винторез… а я обещаю не писать в рапорте о твоем глупом выстреле. А?
Климов привстал с колена и сделал еще одну перебежку. Теперь расстояние между майором и неизвестным стрелком составляло всего метров пятнадцать. Майор лег, вперед рванулись опера.
— Я не Ваня! — закричал неизвестный. Климову показалось, что в его голосе прозвучали истеричные нотки. — Дай мне уйти по-доброму… слышь ты, мент?
— Нет, Ванюша, не дам, — ответил Реутов. Он смотрел поверх валунов. Туда, где над самым входом в землянку показались головы ребят. Климов поднял руку, махнул ею, и прижался к земле.
— Огонь, — скомандовал сам себе старший оперуполномоченный службы по борьбе с терроризмом капитан Реутов. Он вскинул автомат привычным, многократно отработанным движением. Поцарапанный деревянный приклад АК-74 надежно уперся в плечо. Слева и справа от него к оружию прильнули два его товарища. Три ствола почти одновременно ударили по камням. В грохоте выстрелов не слышно было ни лязганья затворов, ни воя рикошетирующих пуль. Валуны быстро покрывались оспинами, как будто кто-то невидимый хлестал по камню стальными цепями. Та-та-та-та… и летят гранитные брызги. Та-та-та-та… сыплются бутылочные латунные гильзы. Стрельба — штука азартная.
Борис Климов лежал, прижимаясь к земле. Он не видел ни скорчившегося за камнем человека в пестром камуфляже, ни вспыхивающих огоньков в сотне метров впереди. На слух майор прикинул, что ребята расстреляли уже по пятнадцать-двадцать патронов. Наверно, тому, в укрытии, уже достаточно сильных впечатлений… Пора. Климов вскинул руку с зажатым в ней пистолетом. Автоматы смолкли, стало тихо.
Майор быстро вскочил. Впереди он увидел скрюченную фигуру лежащего человека, справа и слева боковым зрением уловил рывок ребят из уголовного розыска… Они, точно так же, как и майор, оставили автоматы на земле. ПМ в такой ситуации предпочтительней… Человек в пестром медленно-медленно начал поворачивать голову. Климов успел заметить струйку крови у него под ухом. Неужели зацепили? Климов сильно оттолкнулся ногами от земли и прыгнул. Справа от него распластался в прыжке приозерский опер. Кажется, он что-то кричал. Мужик в пестром камуфляже наконец обернулся. Это был не Прапор! Майор увидел напряженное лицо и раскрытый рот. Правой рукой пестрый пытался направить на Климова карабин.
Ногой майор ударил по стволу СКС, приземлился на другую ногу и упал на человека сверху. Рядом рухнул приозерский опер.
Допрос задержанного начался сразу как только на его запястьях защелкнулись наручники. Спустя час офицеры убедились, что связи между Иваном Колесником и задержанным нет. Они захватили браконьера.
* * *
«Москвич» Гурецкого остановился напротив убогого, голого осеннего скверика. Он был совершенно пуст.
— Здесь, Пернатый? — спросил Мишка.
— Здесь, Сохатый, — ответил Леха с заднего сиденья.
Задние стекла салона были тонированы. Если тобой интересуется ФСБ, светиться ни к чему. Бывшие морпехи начали свой поход в ад. Первым шагом на этом пути стала поездка к дому Генки Финта. После мнимой смерти Дуче и Прапора Финт стал последней нитью, связывающей с Натальей. Слабой была нитка, ненадежной. Но больше не было никакой. Что будет, если не удастся достать и разговорить Финта? Думать об этом не хотелось.
— Ну, я пойду, — сказал Гурецкий.
— Иди, — пожал плечами Птица. — Ты там поосторожней…
Хлопнула дверца. Мишка пошел в сторону дома. Птица закрыл глаза, привалился виском к холодному стеклу… И, кстати, та, вчерашняя молочница, уже проснулась, полная беды… Гурецкий удалялся, его широкая спина в черной кожаной куртке слегка покачивалась… Шлепнулся в жижу автоматный ремень, и Мишкин голос шепнул: «Держи, Пернатый». Болото выпустило светящийся пузырь газа. Высветило белые зубы на оскаленном грязном Мишкином лице. Они снова были вместе, они снова были в бою.
Гурецкий вернулся через семь с половиной минут, сел в машину, закурил.
— Нет никого дома.
— Будем ждать, — ответил Птица.
Ничего другого им не оставалось. Часы показывали четырнадцать ноль три. Финт в это время ставил первый заряд тротила. Одноногая цапля радостно скалилась.
— Слышь, Леха… — позвал Мишка.
— Что?
— Может быть, все-таки идем в РУБОП? Там специалисты.
— Нет, — жестко ответил Птица. — Я понимаю, Мишка, что втянул тебя в очень скверную историю. Ты можешь…
— Не пори херню, Пернатый, — оборвал Гурецкий грубо. — Чего бы стоили слова о дружбе, если бы она сводилась только к встречам по праздникам под водочку. Мы с тобой должны спасти человека. Извини — уже двух человек. И мы это сделаем.
Мишка обернулся и протянул Птице руку. Рука была сухой и твердой.