Опер из квартирного отдела, видевший Лаврентия в конторе, давать письменные показания отказался наотрез, даже руками замахал, мол, ни-ни-ни, это все ваши дела, меня сюда не впутывайте…
Сотрудники «убойного» ринулись к соседям Лаврентия, не зная того, что с соседями уже «поработали» какие-то парни. Эти парни были веселыми и добрыми, они принесли с собой еды с рынка, водки, а одной бабушке даже подарили красивую гладильную доску и дорогой немецкий утюг. В результате соседи, не моргнув, сообщили убойщикам, что интересующую их квартиру снимал какой-то жук, к которому постоянно приходили такие же личности и все время слышались крики, ругань… Вот и накануне смерти этого жука в квартире явно происходила драка, хотели даже милицию вызвать, но…
(А парни, «поработавшие» с соседями, были людьми Дениса. Крылов просто попросил Юнгерова о небольшой услуге, объяснив, что его люди «надорвались», стараясь раскрыть стрельбу в лифте). А потом «убойщики» сами прокололись – кто-то из них трепанул где-то, что с соседями просто поговорили, но официально допрашивать их не стали… Дошло до Крылова – и он тут же «включил сирену». Он поднял невообразимый шум по поводу «объективности» следственных действий – дескать, записывается только то, что может опорочить его подчиненных, а то, что оправдывает, – скрывается. Формально он был прав. Следователь был вынужден лично вызвать и допросить соседей Лавренева.
А где-то через неделю после объявления войны Ильюхин получил еще более сильный удар: на имя прокурора города от одного из подельников Лаврентия пришло заявление. В этом заявлении сообщалось о фактах вопиющих: якобы сотрудники «убойного», используя незаконно методы давления, заставили опорочить каких-то сотрудников главка посредством придумывания истории с избиением Лавренева…
Надо сказать, что этого налетчика никто впрямую писать такую «маляву» не заставлял. Просто Сулла очень хорошо знал устройство тюремного мира и, после того, как подельник Толяна дал сначала показания «убойщикам», доверительно с ним поговорил. Налетчик, придурок, уже считал себя важной фигурой, чуть ли не основным свидетелем «процесса века». Сулла уважительно поддерживал его в этом мнении. Арестованный также поделился с начальником оперчасти своими сомнениями: дескать, при таких межментовских мутках даже в камере сидеть небезопасно. Сулла закивал и предложил написать заявление на дополнительные меры безопасности. Бедолага взял и написал. И Сулла немедленно выставил вертухая прямо перед его камерой. Но вертухай-то этот не только «безопасил», а еще и приглядывал за этой камерой и за соседними, вследствие чего в этих «хатах» тут же «заморозились» почта и «грев». Остальным сидельцам такие расклады понравиться не могли по определению, и они пару раз на прогулках «объяснили через печень» жертве милицейских интриг, что проблемы безопасности – это проблемы «евоные», а никак не «всехние». Подельник Лаврентия побежал на прием к Сулле. Но Сулла перед угрозой возможной расправы был непреклонен и с возмущением отверг просьбу снять пост… И постепенно (а точнее, очень быстро) до страдальца дошло, и он, просветленный, занял «истинно правильную» позицию «по факту клеветы в отношении сотрудников отдела по борьбе с грабежами и разбоями».
«Дошло» и до Ильюхина, который понял, что проиграл. Виталий Петрович признался самому себе, что в открытую ему не победить…
На очередном совещании у начальника ГУВД Крылов в присутствии многих офицеров попросил огласить официальные данные о расследовании обстоятельств смерти Лавренева. Ильюхин сквозь зубы процедил:
– Факты не подтвердились.
Петр Андреевич с удовлетворением кивнул и громко уточнил:
– То есть часть сотрудников главка пытались посадить в тюрьму других офицеров, но установили, что имел место быть оговор?
– Официально – да! – рыкнул Виталий Петрович.
Но Крылов такой формулировкой совершенно не удовлетворился:
– Что означает упор на слова «официально»?! Если есть оперативные сигналы, то их надо тщательным образом отрабатывать!
Петр Андреевич откровенно издевался и не скрывал этого. Он повернулся к начальнику ГУВД:
– Товарищ генерал-лейтенант, если есть агентурные сигналы, то это дело нельзя спускать на тормозах!
– Хорош! – зло хлопнул по столу ладонью начальник главка. – Тема исчерпана! Оба достали!
– Надеюсь, что эти слова не только мной будут расценены, как приказ, – сказал с самым серьезным лицом Крылов через стол.
– Так точно, – распрямил плечи с искусственной удалью Ильюхин. На его щеках проступил неестественный румянец…
…А в обед того же дня Губа столкнулся в туалете с двумя сотрудниками «убойного» отдела. Они не поздоровались. Рубанков сам обратился к ним:
– Товарищи офицеры! Невзирая на указание коменданта управления отделения, несознательные сотрудники продолжают курить в неположенных местах и хранить у себя на рабочих местах кипятильники. Эта информация неточная, но достаточная, чтобы ею заняться. Есть мнение, что выявление и пресечение будет поручено вам!
Двое оперов молча вышли из кабинета. Губа обогнал их в коридоре и демонстративно бросил горящую сигарету перед ними на пол.
Атмосфера в Управлении уголовного розыска стала совершенно нехорошей. А тут еще Воронок реализовался по серии разбоев так называемой «колпинской бригады». Двое громил заговорили, и Крылов быстро состряпал справку о том, что необходимо создавать мощную группу, так как вырисовываются десятки эпизодов с трупами. Об этом было доложено в министерство.
Как на грех, именно в это же время «убойщики» не смогли доказать вину одного убийцы, и судья не подписал арест. Убийство же было достаточно громким и скандальным.
Журналисты жаждали подробностей. Крылов через своих знакомых организовал «слив» этих подробностей, и журналист Обнорский написал сильную статью, наделавшую много шума. Об этой ситуации также пришлось докладывать в министерство. Начальник ГУВД в резкой форме сказал Ильюхину все, что думал об успехах курируемого им отдела. Когда Виталий Петрович возвращался после выволочки у руководителя главка к себе в кабинет, ему навстречу попался Крылов. Петр Андреевич, проходя мимо, потряс той самой газетой и скорбно покачал головой:
– Вот паразиты! И как только узнают! Где-то утечка в наших рядах!
Ильюхин поймал себя на мысли, что если бы он был женщиной, то, наверное, расплакался бы. А еще он решил, что не подаст больше руки Обнорскому, с которым был не близко, но знаком. Полковник в этот момент не мог даже предположить, что руку журналисту он пожмет буквально через час, потому что именно Обнорский даст ему шанс на частичный реванш, подкинув хорошую, настоящую зацепку по расстрелу в лифте. И уж тем более Виталий Петрович не мог предполагать, что подтолкнет Обнорского к этому не кто иной, как сам Крылов…
А дело было так: после изящной репризы с газетой Петр Андреевич буквально вбежал в свой кабинет, так как услышал, что надрывается и его городской телефон, и лежавший на столе мобильник. Крылов схватил сразу обе трубки и в обеих услышал голос Обнорского. Полковник ничего не понял и машинально дал отбой по обеим линиям. Служебный телефон зазвонил вновь, Петр Андреевич снял трубку: