Полковник уцепился за одно слово в ответе журналиста:
– Ты говоришь, сейчас нет… А раньше? Раньше – кто мог мечтать, чтобы Карфаген был разрушен?
– Ну-у, раньше… Эко ты хватил… раньше… Раньше все друг в друга стреляли сначала, а потом думали уже – враг, не враг…
– И все же… Андрей, это не любопытство.
– Погоди, дай подумать…
Обнорский бросил в рот еще один кусочек сахара, слопал его, поскреб в затылке и неуверенно, с какой-то даже неохотой сказал:
– Ну, есть одна личность, Гамерник называется… Группировочка еще такая была, ее иногда «гамеры» называли… Сейчас он бузинесмен. Слыхал?
Ильюхин пожал плечами:
– Не только слыхал, но и лично знавал… Про их контру с Юнгеровым только ленивый был не в курсе. Гамерник лапку-то приложил к посадке Юнкерса. Но я о нем что-то давно не слышал… Он где сейчас?
– Где деньги – там и он. В Москве. Но в Питере у него позиции кое-какие остались. Наведывается сюда. Говорят, правда, больше не по делам, а так… дорогих блядей взбодрить, чтоб не забывали.
Полковник скептически сморщил нос:
– Гамерник – это первое, что может прийти в голову тем, кто в теме… Это – слишком явно и примитивно.
– Ну, извиняйте, дядьку, – развел руками Обнорский, чуть раздосадованный тем, как полковник вернул ему шпильку насчет примитивности, – но ты спросил, а я ответил… Я же не Дед-Всевед… Кстати, этот Гамерник, он… он вроде Мерзляева из «О бедном гусаре замолвите слово». Никогда ничего не забудет и всегда ответит, но «по-иному». Он далеко не дурак. Многие его ценят. Была информация, что он в центральном аппарате МВД с серьезными людьми хороводы водит. Хочешь, я уточню?
Почему тогда полковник покачал головой? А ведь кольнуло, кольнуло его дурное предчувствие… Может быть, потому и свернул тему, что кольнуло? Как бы то ни было, а среагировал Ильюхин на предложение Обнорского с явным скепсисом:
– Твои уточнения, мои уточнения – все это пока пустое. Вот если я пойму, кто этот убой в лифте организовал – тогда пойму, кто и заказал. А чего сейчас Гамерника трепать, все это так – версии одни… Из ста кроликов лошадь не получится, из ста версий доказательств не скроишь…
Они потрендели еще чуть-чуть и разошлись, вполне довольные друг другом, принципиально обо всем договорившись.
Ильюхин боялся спугнуть призрак чуть забрезжившей удачи.
Поэтому он с головой окунулся в работу, стараясь не обращать внимания на обстановку в управлении, хотя она была уже не просто нездоровой. «Крыловские» дошли уже просто до хулиганства – однажды Юртаев не смог отвезти вечером Ильюхина домой, потому что кто-то проколол у его «Волги» все четыре колеса.
– Рахимов, – спокойно вычислил Виталий Петрович, слушая, как матерится его водитель.
Юртаев взмолился:
– Ну, взъебите вы этого урода, товарищ полковник, чурку эту нерусскую, ну надо же как-то унять! А то сейчас – колют, завтра – жечь начнут!
Ильюхин покачал головой:
– Не начнут. Скоро им самим надоест. А нам нельзя уставать от склок. Нам сейчас, Паша, не до этого.
И, выдав вот такое «пацифистское» напутствие, полковник убыл домой общественном транспорте.
Виталий Петрович контролировал каждый шажок своих сотрудников по изучению личностей, установленных с помощью математика. Контролировал и торопил. На телефон в той съемной хате была поставлена «техника». Чуть позже, когда установили «мобильники» жильцов, их тоже стали слушать. Неделю по квартирантам работала «наружка», которая поведала, как хлопцы живут. Многое изучалось и сопоставлялось, и кое-что нарисовалось еще до окончательного анализа. А когда «убойщики» подвели итоги всех мероприятий и математических выкладок, то просто ахнули. Оказалось, что тот, кому киллеры отзванивались непосредственно после расстрела – некто Алексей Федоров, был вовсе не Федоровым, а Юрием Михелем, находящимся в розыске с 1991 года. Когда подняли все, что имелось в закромах на этого Михеля, то выяснились еще более интригующие подробности. Этот достойный член общества неоднократно мелькал рядом с Гамерником. Да-да, с тем самым Гамерником, о котором вспомнил Обнорский, перебирая в уме возможных смертных врагов Юнгерова. Ильюхин подивился про себя интуиции журналиста, но… Прошлое есть прошлое – мало ли кто с кем когда-то был знаком? С тех пор прошло много лет, и, более того, у Михеля истек даже срок давности по статье, по которой он был в розыске. Из всего блудня на нем только и осталось, что подделка документов, по которым он жил последние два года.
– Вот дурилка! – весело комментировал Виталий Петрович этот казус. – Может же сам прийти и сказать: «Привет, я – Михель, не ищете ли вы меня?» – и все, вопрос закрывается, розыск убирается. Так нет же, все скрываемся по инерции… А может, он не знает про срок давности? Может, ему просто в голову не пришло с юристом проконсультироваться?
Когда оперативники по косточкам разобрали все междугородние звонки Федорова-Михеля, то установили, что он периодически связывался с парой офисов в Москве. Из Москвы было трудно получить ответы на запросы, но в конце концов сдюжили и с этим. И выяснилось, что в офисах этих находятся фирмы, принадлежащие Гамернику.
Таким образом, была установлена простая цепочка: убийцы после расстрела отзванивались Михелю, который находился на постоянной связи с московскими фирмами Гамерника. Все было ясно, но легче от этого не стало. То, что убийцы – именно убийцы, не подтвердилось ничем, кроме оперативной логики, основанной на профессиональном опыте. Тем не менее Ильюхин похвалил своих сотрудников:
– Ну, что же… Оперативным путем убийство раскрыто. Жаль только, что дальше – жопа, и притом – полная. Ни одного доказательства…
Тут в голове полковника шевельнулась странная мысль: «А что, если взять и опосредованно слить все это Крылову? В тот же вечер атакует… А потом, может быть, кто-то из киллеров не выдержит «шутейного» разговора и…» Впрочем, от этой мысли Ильюхин, конечно же, сразу отказался. И вовсе не из-за пальмы первенства. И не из-за пробитых колес его «Волги». Просто полковник решил, что в такой ситуации с Крыловым можно было бы говорить только в открытую. А разговор в открытую с передачей информации о киллерах фактически означал признание: да, мол, есть случаи, когда с подозреваемым надо говорить жестко. Вот так сказать и отвернуться с извинениями за прошлые ошибки. Отвернуться – это чтобы не смотреть, как от Михеля и его подручных полетят ошметки кровавые. Отвернуться, чтобы заткнуться на всю жизнь… А опосредованно передавать Крылову – это ложь, которая рано или поздно всплывет, и тогда будет еще противнее…
У Ильюхина был опыт медленных разработок. Виталий Петрович очень не любил, когда все шло очень долго. Как любой нормальный сыскарь, полковник обожал нестись по еще горячим следам… А в этой истории Ильюхин понимал, что ранее, чем через полгода, он «горизонта» не увидит. А горизонт – это дело такое – очень на мираж смахивает. Подразнит и исчезнет, потом снова нарисуется. Так, например, полковник шестой уже год знал, кто именно расстреливал крупного федерального чиновника, кто организовывал и кто заказал. С этими знаниями Виталий Петрович и сидел тихо под вой журналистов, сопровождающий каждую годовщину этого убоя.