– Станислав Михайлович! – говорю я, невежливо перебивая старшего по званию. – Станислав Михайлович, всему есть предел. Очнитесь!
А он на меня смотрит осоловевшими от словоблудия глазами и, видимо, думает про «человеческий фактор». И не понимает, почему же я-то этого не понимаю. Видно, до «нового мышления» я еще не дорос.
Я встал и вышел. Я даже дверью не хлопнул. Я ее аккуратно закрыл и пошел к ребятам пить водку... Сорок два рубля с меня все-таки удержали, но тут же выписали по девятой статье – «оперрасходы на агентурную работу». Оч-чень благородно.
Вот тебе и вся история про Мату Хари и задержание грузинских гастролеров. Незамысловатая, без шекспировских страстей, но в ней, мне кажется, как в капле воды, отражается вся ментовская реальность. Все наше Зазеркалье... А впрочем... называйте как хотите.
У каждого оперативника есть своя манера во взаимоотношениях с агентурой. И в оформлении этой самой агентуры также у каждого есть свой почерк. Один, оформляя официально агентов, дает им простые псевдонимы – Иванов, Петров, Сидоров. Другой же норовит что-нибудь эдакое выдумать – насколько фантазии и образования хватает. А у каждого начальника есть график контрольных встреч оперсостава с агентурой. Причем встречи эти должны проходить не реже двух раз в месяц – на них оперативник обязан давать задания агенту, ориентировать его и т. д. Конечно, в большинстве случаев никто эти графики не соблюдает, но бумаги все равно должны быть оформлены установленным порядком.
И на «сходках» (то есть на совещаниях с оперсоставом) начальник все время спрашивает про эти встречи, опера докладывают о принятых и зарегистрированных сообщениях, в общем, показывают, что работа идет, причем в соответствии с бумагами. Но, а начальство-то, естественно, тоже состоит из людей, а людям свойственны эмоции. Был у нас в свое время начальником отдела в спецслужбе ГУВД некий подполковник Галкин. И так случалось по утрам, что частенько настроение у него требовало поправки. Как к обеду поправит настроение – так нормальный человек, а до обеда докопаться мог до кого угодно. Служил с нами один опер – Витя Арцебашев, вот он как раз очень любил своим агентам поэтические псевдонимы присваивать – Жозефина, Эсмеральда, Магдалина. Вот Галкин однажды поутру к нему и прицепился на «сходке».
– Что у тебя за агентура такая: Брунгильда, Исидора какая-то? Что за несерьезное отношение к серьезным вопросам? Псевдонимы у агентов должны быть короткие, понял?
Арцебашев отвечает:
– Так точно! Понял!
Галкин засопел и продолжил:
– Я вот в отпуск ухожу, чтобы к моему возвращению было три агента с нормальными короткими псевдонимами!
– Ну с короткими так скороткими...
А надо сказать, что агент, он ведь не комар, сам по себе народиться не может, тем более агент официально оформленный. Тут нужно работу проводить, причем работу в несколько этапов. Сначала согласие получить, рапорт написать, потом с начальником согласовать, в управление бумаги переслать, секретчица должна все зарегистрировать, и только потом все в Информационном центре ГУВД оседает. Но Витя Арцебашев работы не боялся, а наоборот, относился к ней творчески и, можно сказать, с огоньком...
И вот возвращается Галкин из отпуска, дают ему «шахматку» контрольных встреч с агентами, он начинает ее просматривать:
– Так, Арцебашев. Ну, где тут твои новые агенты?.. Ой?!. Это что такое? Это... мать твою, ты как их назвал? Это что же такое, агенты Нуф, Наф и Ниф. Арцебашев, ты что охренел? Ты как это подписать умудрился?
А Арцебашев ему отвечает:
– А вы, товарищ подполковник, в отпуске были, ну я непосредственно у начальника и подписал.
Галкин уже красный стал, как помидор созревший, орет, слюной брызжет:
– П-п-по-почему такие псевдонимы?!
– А они сами так захотели. Агентура ведь может сама себе оперативные имена выбирать?
– Они что, друг друга знают?
Арцебашев плечами пожимает:
– Никак нет. Просто один случайно захотел стать Нуфом, другой Нифом, а третий Нафом. А я спорить не стал, вы же сами говорили, что должны быть короткие псевдонимы...
Галкин к начальнику .побежал, а только уже ничего не исправить было, поскольку в ИЦ уже все зарегистрировано. Начальник спецслужбы, когда Галкин ему ситуацию доложил, только сам хрюкнул от удивления.
– Ой, и как это я действительно подписал?
Как подписал, как подписал? Арцебашев же их не вместе оформлял, а поврозь. А когда бумаг много, начальник автоматически подмахивает, не вчитывается...
Потом у нас еще долго на эту тему веселились. И Витю подкалывали. Как он куда-нибудь засобирается, его спрашивают: «Ну что, с „пятачками” своими пошел вопросы перетирать?» Может быть, эти три поросенка и до сих пор угрозыску хрюкают, а может быть, это и липовая агентура, которую Витя просто так, для прикола, состряпал. Дело, в общем-то, нехитрое. Потряси наркоманов у Некрасовского рынка, они тебе что хочешь подпишут. Согласятся быть Нуфом, и Нафом, и Нифом, а также Алюлем, Булюлем и Хиштаки Саритануром...
А один раз мой агент, которого я часто выдергивал для работы «на коридоре», помог мне одного зарвавшегося и обнаглевшего грабителя наказать. Этот грабитель был абсолютно наглым парнем, и погоняло у него было запоминающееся – Патагония. Кличка такая возникла потому, что он однажды на каком-то разбое стырил куртку кожаную, где на спине огромными буквами было написано «Патагония». Куртка была жутко модной по тем временам, а он, наглец, ее даже на рывках не снимал – прямо в ней и грабил. Охотился в основном на иностранцев, выйдет на Невский, выхватит камеру из рук какого-нибудь фирмача и ложится на грунт дней на пять. За это время иностранец-турист, естественно, уезжает к себе на родину и наступает процессуальная «задница». То есть сложности с опознанием, с возвратом украденного и тому подобное. Патагония все это прекрасно понимал и, выждав небольшой срок после очередного своего рывка, чуть ли не в открытую посылал оперов на три веселых буквы. Знал, гаденыш, что с уголовным делом ввиду отсутствия потерпевшего никто морочиться не будет. И вот так он злодействовал-злодействовал, пока не достал уже просто до печенок. Однажды я его задержал, со слабенькой довольно фактурой, приволок в управление и в коридоре пристегнул наручниками к ряду кресел, которые там стояли. Пристегнул как раз напротив женского туалета. И высвистал своего агента, чтобы тот рядом с ним посидел, потрендел, послушал чего-нибудь интересного – ну как обычно работают «на коридоре». Затаскиваю потом агента своего в кабинет, и он мне шепчет, что Патагония замыслил побег, он, дескать, когда дверь в женский туалет открывалась, увидел там в окне шнур, который с верхнего этажа до самого нижнего спускался. И вот по этому шнуру Патагония и замыслил свинтить, если его, конечно, пописать в женский туалет пустят. А надо сказать, что мужской туалет располагался в другом крыле нашего управления, очень далеко от моего кабинета, поэтому я действительно задержанных часто пускал именно в женский сортирчик, тем более что женщин у нас было мало. Как только принял я информацию от своего агента, так у меня сразу настроение и повысилось, поскольку знал я, что это за шнур и откуда и куда он протянут. И вот через минут тридцать Патагония мне говорит: «Я хочу в туалет». Я ему спокойно отвечаю: «Пожалуйста». Отстегиваю наручники, похлопал его по карманам для вида и вежливо открываю ему дверь. Управление у нас на третьем этаже располагалось. Он в сортирчик юрк, я стою, жду. Слышу, как со скрипом открывается окно, вижу, что Патагония стоит на подоконнике, я кричу в голос: «Ой, что же это ты, негодяй, делаешь?». А Патагония мне с таким торжеством, с победной такой улыбочкой отвечает: «А пошел бы ты на хер». Обхватывает шнур руками и гульк вниз со страшным свистом. Шнур этот был антенным кабелем, который шел к телевизору дежурного оперполка на пятом этаже. Дежурный, наверно, очень удивился, когда у него телевизор резко прыгнул к окошку, а потом из него с хрустом вылетел кабель. В общем, шумный побег получился. Патагония внизу валяется, за ногу держится, визжит и матерится, а дежурный по оперполку матюгается сверху, поскольку телевизор был хороший и за этот телевизор, естественно, дежурный трех жуликов зараз загрызть смог бы. Я спокойно вызвал «скорую помощь» и взял с Патагонии объяснение, что нога у него сломалась не в результате избиения на допросе, а исключительно вследствие им самим, Патагонией, задуманного побега. И пока нога у него срасталась, множество иностранцев могли спокойно гулять по Невскому проспекту и снимать красоты нашего города видеокамерами. Я ему даже так и сказал: «Это тебя, милый, Бог наказал».