– Он еще спирт сухой выменивал: рыбак…
Пока расплескивали по второй, Примаков тяжело сопел, сердито глядя на Рыдлевку, но сказал лишь снова о погибших:
– Вечная им память. Умерли как герои…
Пока закусывали, Примаков вдруг обвел еще раз всех глазами и нахмурился:
– А где Числов?
Все как-то начали отводить глаза, лишь Самохвалов ответил:
– Он… у себя, товарищ полковник.
– Поня-ятно, – протянул Примаков и снова сердито посмотрел на Рыдлевку. Ротный этот взгляд перехватил и через несколько минут наклонился к Панкевичу и тихонько сказал:
– Сейчас по третьей выпьем и… давай… уебывай… не мозоль ты ему глаза…
Полковник эти слова услышал и ротного остановил:
– Погоди… Пусть Числова позовет…
Панкевич вспыхнул, молча встал и, не дожидаясь третьей рюмки, выскочил из палатки.
…Числова он обнаружил лежащим на кровати в обмундировании, но без ботинок. У изголовья на полу стояли бутылка, уже полупустая, и открытая банка тушенки. Негромко хрипел раздолбанный магнитофон – в песне были слова: «За все прости себя».
Капитан тяжело оторвал голову от подушки и трезвыми, но мутными от полопавшихся в белках сосудов глазами посмотрел на старлея:
– Тебе че, Левка?
Панкевич присел на свободную кровать, стоявшую напротив койки Числова:
– Там… Зовут тебя.
– Куда? – спросил Сергей, хотя прекрасно понимал – куда.
– На поминки… по ребятам. Примус зовет. И ротный тоже…
Числов уронил голову обратно на подушку, помолчал немного и, наконец, сказал:
– А пошли ты их в жопу…
Панкевич мотнул головой и напрягся:
– Не понял… Как – «в жопу»?
– А так, просто, – хмыкнул Числов. – Приходишь и докладываешь: товарищ полковник, в ответ на ваше сердечное приглашение капитан Числов послал вас в жопу. И вас, товарищ майор, тоже… Теперь – понял?
Рыдлевка тяжело вздохнул, помолчал – тихо сказал, глядя в пол:
– Кончай пить, Сережа… Все понятно, но… Наше дело телячье – обосрали, жди, когда говно смоют…
Числов вскинулся на своей койке:
– А что мне ждать? Я, что ли, обосрался? Нет, скажи, я?
Панкевич вздохнул снова:
– Серега… Я слышал, как ты кричал, когда вы втроем с ротным и Примусом стояли… И про рапорт на увольнение, и про протокольных мудаков, и… И чего ты добился? Только себе нагадил. Как ты дальше-то будешь?
– Как-никак, – сказал Числов в потолок. – Как-нибудь. Все. Хорош. Послужили…
Он перевернулся на бок, свесил с койки руку и, уцепив бутылку за горлышко, приглашающе качнул ею в сторону Рыдлевки:
– Выпьешь?
Панкевич замялся:
– Нет… Я – там… Пойду… раз ты идти не хочешь…
Капитан внимательно посмотрел на него и усмехнулся – нехорошей такой, недоброй усмешечкой:
– Что, Лева… ссышь со мной выпить? А? Нет, ну скажи – ссышь ведь? Боишься, что узнают и не одобрят?
– Нет, – сказал Рыдлевка, отводя глаза. – Я просто… Не хочу просто. Не лезет.
– А-а-а… – довольно протянул Числов. – Не ссышь, а просто – не хочешь… Слушай, Левон… Я давно тебя хотел спросить: ты чего такой тихий? Не дебил вроде, книжки читаешь, говоришь нормально, когда начальства рядом нет… А чуть что… Тебе что – все так нравится? А?
Панкевич долго молчал, потом посмотрел Числову в глаза:
– Когда что-то не нравится – знаешь, как говорят? «Не нравится – пиши рапорт!» А я служить хочу.
– Служить? Дело хорошее… Генералом, поди, стать хочешь?!
– Нет, Сережа, – спокойно ответил Рыдлевка. – На генерала я, пожалуй, рылом не вышел. Генералом у нас, наверное, только ты бы и смог стать. Если по справедливости. А служить… Я ведь просто больше ничего не умею.
– Ну-ну, – все так же несправедливо зло откликнулся Числов. – А служить, стало быть, умеешь. Ну иди, служи… Выполняй распоряжения… Может, до майора дослужишься, как Самосвал. На хер такая служба… Что, много она тебе дала? У тебя хоть квартира-то есть?
– Нет.
– О! Нет квартиры. Господин офицер – бомж. А с деньгами как, ваше благородие? Ась?
Рыдлевка понимал, что Числов, издеваясь над ним, просто выговаривается, поэтому ответил спокойно:
– Нету у меня денег. Жена, вон, беременность прервать хочет…
Числов сплюнул на пол.
– Так и на кой же ты хрен служишь, Левон?
Панкевич долго молчал, перебарывая в себе желание ответить резко. Переборол не до конца:
– А ты, Сережа, раз сам уходить решил, считаешь, что и все за тобой должны? А кто будет Родину защищать?
Числов зашелся в кашляющем смехе, отхлебнул из бутылки, отдышался и протянул:
– Вона как… Родину защищать… А как она выглядит, твоя Родина? Эти пидоры обожравшиеся в Москве – Родина? Которые здесь всю эту кашу… Или, может быть, для тебя Родина – это та бабища на плакате, которая мать и зовет? Я этого плаката почему-то с детства боялся, там у тетки лицо, как у… жрицы какого-то жуткого культа – с обязательными человеческими жертвоприношениями. Родина…
Панкевич встал:
– Пойду я, Сережа. Все понятно. Не тебе одному… А только насчет Родины – зря ты это. Ты во многом прав, но где-то не прав. Я тебя не переспорю. Ты грамотнее. Только – подумай.
– Я уже все подумал, Левон. Погодь-ка…
Панкевич остановился. Числов покопался в нагрудном кармане и вытащил оттуда сложенный вчетверо лист бумаги:
– На-ка… Отдай заодно Примакову…
Панкевич покачал головой, но бумагу взял. Потом вздохнул и молча вышел.
…В палатке Завьялова становилось все шумнее, а Числов лежал один в полумраке. Время от времени капитан отхлебывал из горлышка бутылки разведенный спирт, смотрел невидящими глазами в потолок и вспоминал…
…Сергей Николаевич Числов за свои двадцать восемь лет жизнь успел прожить, может быть, и не самую интересную, но уж по крайней мере – нескучную. Он родился в Новосибирске и к началу восьмидесятых успел даже пойти в первый класс школы номер семь в Гусинобродском жилмассиве. Самые светлые воспоминания детства уносили Числова на богатый соблазнами пустырь за кинотеатром «Горизонт». Пустырь этот располагался на полпути между школой и домом и служил для мальчишек естественным полигоном для испытания самодельных пиротехнических средств из магния-марганца-серы-селитры.
До окончания первого класса доучиться в Новосибирске не довелось. Сережиного отца закончившего Новосибирский электротехнический, призвали офицером-двухгодичником на флот, и вся небольшая семья переехала в Петропавловск-Камчатский. Мать даже довольна была – и «камчатские» идут, и за квартиру платить не надо… Жили они в общежитии военно-морской базы на полуострове Завойко. Все сначала шло хорошо – родилась сестра Ленка, у отца были перспективы по службе, и он хотел остаться на действительной службе… Но осенью 1981 года старший лейтенант Тихоокеанского флота Николай Числов погиб при исполнении служебных обязанностей, испытывая какое-то «изделие». Сергею тогда было восемь лет, сестренке – два месяца. Именно тогда Сережа впервые услышал словосочетание «груз двести» – наверное, из Афгана занесло его в Петропавловск-Камчатский… От Камчатки остались путаные воспоминания – снежная буря в июне и чей-то рассказ об англо-французском десанте 1855 года: двое англичан поднимались на безлюдную сопку, из кустов выскочил камчадал, пустил две стрелы – по одной в глаз каждому англичанину – и снова скрылся в кустах… Когда летели в Новосибирск, Сережа иногда плакал, очень по-взрослому переживая семейную трагедию. Отца похоронили на родине, а потом мать с двумя детьми переехала к своим родителям в Междуреченск.