— Короче — дело к ночи… Видел я, по-моему, эту суку… Не перебивай! Сейчас мне кажется, что видел. Тогда-то значения не придал. Короче, я тебе покажу одного насоса — он среди ожидающих в гардеробе. Так вот: он, короче, сидел с пареньком. Они мало знакомы, кажется… И обсуждали что-то — ну, не личное, а так… понимаешь? И потом этот паренек дурачиться с убитой стал. Но она его не знала — ну, по движениям понятно… Она тут дискотеку вела… Понял? Короче, я не видел, как, но… Он как-то ее к столику подтащил… И она раз — и с ними села, и он ее еще поцеловал так… взасос. Я еще подумал — ничего себе… даже не сопротивляется… ну, хотя бы для виду… Короче, когда он ее целовал, она уже того… на небесах была. Я так думаю. Это я сейчас для тебя вспоминаю. А тогда-то — все ж гудит, гремит, сверкает… Короче, я просто внимательный…
Харламов уже сделал стойку:
— Понял, Дима, понял! Описать сможешь?
Тимов неуверенно повел носом:
— Вот тут-то, короче… Вот если показать, то узнаю… Но… Но ты помнишь, какие тараканы в тюрьмах?
— В смысле?
— Ну, белые, понимаешь? От недостатка света…
— Альбиносы?
— Ну.
— И?
— Вот он — такой же. Нет, он не этот… не альбинос, но… Глаза такие — как будто на строгом червонец отмотал, а впереди — еще столько же. Они не вращаются. Ты где служил?
— В Архангельской.
— А я в Кировской отбывал, Омутинский район, поселок Восточный… Короче, у «особиков» такой взгляд бывает, понял?
— Теперь понял.
Тимов дернул плечами:
— Не за что, короче. Я знаю, тебе меня опросить, туда-сюда… Короче, отпускай нас троих. Эти двое, что со мной — если и видели бы, то все равно: ни гу-гу. Но они не видели. Они в воров играют. Несудимые. Ну и не надо, чтобы они… Нам-то еще… Короче, я завтра утром — у тебя, и все повторю. Ксиву возьми, как залог.
Харламов кивнул:
— Да я верю…
Но Тимов покачал головой:
— Возьми, короче, для начальства… Мол, прижал блатного, ценный источник…
— Спасибо, Дима.
Тимов дернул подбородком:
— А кент его — вот он выходит, видать, допросили уже. Короче, я исчез. Не забудь выпустить моих. Пока.
И Тимов, засунув руки в карманы широких штанов, гуляющей походкой пошел прочь. Харламов же подошел ко входной двери бара — оттуда как раз вышли что-то громко обсуждавшие парень с девушкой и хорошо одетый, зажиточный с виду мужчина лет тридцати пяти.
— Товарищ! — быстро окликнул его Степа. У мужчины чуть обвисли плечи, он обернулся.
— Да, именно вы — подошел к нему вплотную Степа. — Вас кто отпустил?
— Сотрудник ваш… — нервно ответил мужчина. — А я что — задержанный был?
— Что вы? — обманчиво улыбнулся Харламов. — Не были… Вы сейчас задержаны!
— Н…не… понимаю… Вы кто? — залепетал мужчина.
Степа укоризненно вздохнул:
— Что-то никто сегодня вечером меня с первого раза не понимает… Руки! Да не вверх, а развернуться ко мне спиной и руки назад! Пофыркай еще!
На запястьях мужчины защелкнулись наручники. Харламов развернул его лицом к себе и рыкнул:
— Фамилия!
— У… Ужинский…
— Сам знаю! Так вот, подозреваемый Ужинский. Около получаса тому назад недалеко отсюда был задержан гражданин Янковские Павел Григорьевич, который уже в машине поведал мне, как он по предварительному сговору с вами, вернее — с тобой, перхоть ты подзолупная, — зарезал девку молодую. Сейчас он уже это пишет и, очевидно, про тебя не забывает…
Ужинский, слушавший Степу с ужасом, прислонился к водосточной трубе и вдруг осел. Звено мятой трубы выскочило из крепления, и Ужинский с жестяным грохотом опрокинулся на асфальт. Охранявший вход старший сержант Плотов подошел к ним поближе, глянул на упавшего мужчину и спросил спокойно Харламова:
— В поддых ты ему, что ли?
— Обижаешь! — хищно оскалился Степа. — По нервам, и в самое яблочко!
Ужинский заворочался на асфальте. Харламов наступил ему на грудь ботинком и сказал, закуривая. — Не теряйте самообладания, уважаемый! К стенке поставят Янковскиса, а тебе, гнида, прокурор на лбу только пятнашку и нарисует! А если мне сейчас явку накарябаешь — так тринадцать получишь! Ну как — по рукам, Ужинский?
Ужинский затравленно глянул на Плотова. Старший сержант сокрушенно кивнул:
— Дело говорит. Ты, милок, соглашайся, а то… Его из лагеря строгого режима поперли за то, что он явку с повинной о подготовке покушения на Горбачева выбил… у семерых.
Ужинский закрыл глаза. Его заколотило. Ссохшимися губами он вдруг замямлил:
— Неужели вы ему верите, что я знал, что он убьет?
— Верим! — заорал Харламов. — Ему — верим! Он ведь чистосердечное пишет, а ты, мразь, разлегся здесь! Подъем! В этапную камеру, сука!
Пока Степа поднимал на ноги враз обессилевшего мужика, из бара выбежал Токарев. После короткого обсуждения Ужинского, как драного кота, поволокли к машине.
Старший сержант Плотов, пока суть да дело, деликатно поинтересовался у Харламова:
— Слушай, а кто такой Янковский?
— Не Янковский, а Янковские, — поправил его Степа. — Это мой двоюродный брат из Риги.
— О, как! — хмыкнул старший сержант.
Началась суета. Даже Токарев на радостях цокал языком:
— Ай да Харламов, ай да сукин сын! На голом месте — развалил до седла!
Степа зарделся от удовольствия…
…Василий Павлович принял решение остаться в баре вместе с Ткачевским и другими вызванными силами, чтобы с прокуратурой доделать мелочи.
Токарев знал, что этот этап работы — самый неблагодарный и скучный, но самый важный для следствия и суда. «Дожимать» Ужинского он доверил «молодежи»:
— Пусть берут на себя ответственность… Харламов, Тульский… Боцман, наверное, уже пришел. Все будет правильно, так он объяснил свое решение Ткачевскому. Тот согласился с начальником, поскольку по-человечески все было понятно — все видели лицо Артура…
* * *
…Когда Харламов притащил полубесчувственного Ужинского в 16-е отделение и объяснил все Тульскому, то… То Артур очень спокойно усадил «клиента» посреди комнаты и заварил чайку. Сдерживаясь, Тульский, начал играть в «доброго следователя»:
— Видел, как Свету убили?
— Да, но… Вы поймите!
— Спокойно, спокойно… чем убили?
— Как спицей…
— Куда воткнул?
Наручники у задержанного были сняты Тульским для чаепития, свободной от чашки рукой Ужинский, дрожа, показал на Артуре.