— Входи-входи, чего скребешься-то, — приветствовал его Василий Палыч. — Ну как, алкоголики рисуют нолики? Или — пьянству бой?
— Василий Павлович, — сказал Артур, клятвенно прижимая руки к груди, — Я… я сам не знаю…
— Искупишь в бою… — усмехнулся Токарев. — Хотя, конечно… Честно говоря, от тебя не ожидал. Вот я от Харламова мог таких закидонов ждать — они во внутренних войсках и не такое вытворяли… Но ты-то…
Артур сжал зубы и очень тяжело выдавил все-таки из себя:
— Я… Мне… Мне самому, очень стыдно… Я…
Начальник ОУРа вздохнул и улыбнулся по-человечески:
— Добро, если так. Значит, не все еще потеряно. Ладно… Был бы ты бабой — я бы сказал: не бери в голову, бери в рот. Но ты не баба. Все, хорош мусолить, работы полно… Давай-ка, впрягайся. А то, понимаешь, чеку из гранаты выдернул — и забухал на нервяке. Неплохо устроился. У нас, между прочим, тоже нервы… Все. Сделай так, чтобы у меня больше не было поводов для таких разговоров. Обещаешь?
— Обещаю…
— Ну и славно…
И в этот момент Василию Павловичу позвонил Ужинский…
Токарев-старший даже не понял сначала, кто звонит и по какому вопросу. По мере того, как до Василия Павловича доходило то, о чем говорил пострадавший от «милицейского террора» — в кровь ему огромными порциями начал поступать адреналин. А рассказал Ужинский новости действительно интересные и совершенно неожиданные: только что ему звонил тот самый парень из бара, который представился Артемом и заколол Светлану.
Голос его трудно было перепутать с каким-нибудь другим. Этот «Артем» потребовал денег — много денег. Говорил он тихо, резонно, без угроз, видимо подразумевая, что Ужинский и в бреду не посмеет ему сопротивляться. Проявил «Артем» осведомленность и в том, как Ужинского отделали в милиции — спросил, понял ли, дескать, что от ментов надо стараться быть подальше? Ужинский сказал, что понял…
«Вот она, удача!» — подумал Токарев и испугался в это поверить.
Он откашлялся и скомандовал Ужинскому — корректно, но твердо:
— Из дома — не выходить! Ни в коем случае. Поздно ночью мы проверим все вокруг — тогда выйдете, и мы спокойно все обсудим и подготовим…
Василий Павлович повесил трубку и ошалелыми глазами посмотрел на Тульского:
— Позвонил красавец. Денег хочет. Ну до чего же наглая тварь… Ты понял, Артур, кто позвонил?
Тульский по реакции Токарева и обрывкам его фраз уже начал догадываться, но боялся поверить. Он смотрел на Василия Павловича, и ему казалось, что сердце перестало стучать в груди. Начальник розыска закивал, сам с трудом сдерживая азартную радость.
— Он, он… Ужинский уверен… Поперло, Артурчик. Давай, родной, собирай всех! Свои тары-бары мы потом дотарыбарим…
Тульскому дважды повторять было не нужно — он рванулся выполнять указание начальства, как наскипидаренный. Радостное возбуждение Василия Павловича передалось и Артуру, а от него шло ко всем остальным участникам концессии…
Вот когда пригодились возможности Богуславского по «наружке» — экстренно поставленный пост наружного наблюдения до ночи отрабатывал адрес Ужинского, и только когда появилась близкая к стопроцентной уверенность, что его никто не пасет, коммерсанту позвонили, сняли его практически от самого подъезда машиной и доставили в кабинет Токарева, куда внесли почти что на руках. А в кабинете уже собралась почти вся гвардия (без Варшавы и его «коллег», естественно). Надо сказать, что после звонка коммерсанта Василий Павлович практически перестал думать о той информации, которую ему передал ночью Варшава. Потом Токарев об этом очень пожалеет… Но это будет потом. А тогда наркотическое опьянение от предчувствия победы — такой желанной, такой справедливой, — вскружило головы почти всем…
Ужинский, войдя в кабинет, увидел сразу Тульского и Харламова и вздрогнул. Токарев-старший нахмурился и гаркнул Артуру и Степе:
— Выйдите! Оба!
Опера нога за ногу поплелись к выходу, ежесекундно оборачиваясь, как печальные жирафы.
Ужинский протиснулся внутрь кабинета, опасаясь приближаться к своим мучителям. Косясь на них, он нервно спросил Василия Павловича:
— Вы же говорили, что их отправят в Коми, в какой-то Печорск участковыми?
Начальник ОУРа развел руками:
— Посылали — так не берут! Послушайте… вот если бы вашу кровь убили… — вы бы хотели, чтобы кто следствие вел… следователь Знаменский? Вы подумайте, не спешите…
Уловив ушами-локаторами такой поворот разговора, Тульский и Харламов приостановились в дверях и подперли собой косяк — один справа, другой слева. Ужинский несколько раз нервно вздохнул, оглянулся на Артура и Степу — (оба сразу надели на рожи пионерские выражения) и, наконец, не выдержав пристального взгляда Василия Павловича, признал:
— Наверное, вы правы… Но ведь они меня не били, а пытали…
— Не! Пытают по-другому, — не согласился Боцман, жуя кусок черного хлеба. — Я вот как-то у отца спросил: «Батя, ведь били же в своем СМЕРШе?» А он: «Что за глупость! Где ты такого начитался? Ну… был случай… привели как-то одного… Ну, фашистская рожа! Питер бомбил, летал штурманом, а — русский сам. Так потом капитан Дрогов кричит, мол, вы бы стенку известкой спрыснули — все ж в крови!» Вот. Тогда — били… А сейчас…
— Хорош! — стукнул ладонью по столу Токарев-старший. — Ужинский, вы же сами понимаете, как важно и нам, и вам, что убийца позвонил. Сейчас нужно отставить все личное в сторону и задержать его. Тогда — поверьте — сядет и не выйдет!
Ужинский вздохнул, но уже примирительно, и сказал тихонько, кивнув на Артура со Степой:
— С такими кадрами он до суда не дотянет…
Василий Павлович открыл было рот, но в этот момент в кабинет влетел Птица — он раньше не мог подтянуться, только-только закруглился на Литейном:
— Позвонил!!! Все!!! Моя очередь! Люблю его, как утром булку!
— Да погодите вы, святой отец! — попытался урезонить его Родин.
Токарев-старший не выдержал и взорвался от этого галдежа, жахнув кулаком по столу:
— Шабаш! Тихо! У нас тут прям, как в банде батьки Кикотя! Все! Говорю я — остальные выполняют!
Договорились жестко: Ужинский не выходит из дому, всю сумму держит у себя. От него убийца потребовал 20 тысяч долларов, но потом быстро и с хохотком упал на 5 тысяч зеленых и 20 штук в 1 рублях. И с этих цифр не двигался уже никуда. А для 1990 года, когда хождение валюты еще не было свободным — сумма получалась почти запредельной… Ужинский должен был по уговору выйти из квартиры и передать деньги на лестничной клетке. Номера собранных купюр, конечно, переписали на всякий случай, хотя их и не собирались передавать. Решили не рисковать и брать наглеца на входе в парадную. Тем более что парадная глухая, то есть — один вход, окон во двор нет и лаза на чердак — тоже. Если вошел в парадную — то в ней и остался, чудес ведь не бывает… Однако, на всякий случай, в квартиру Ужинскому решили посадить Тульского, Токарева-младшего и для особой бронебойности еще и Птицу. Со стороны улицы прорваться или уйти уроду будет невозможно — напротив чебуречная, там Боцман как засядет за лавашем…