…Однажды Богуславский притащил откуда-то протоколы допросов одиннадцати сотрудников Ленинградского НКВД, арестованных и расстрелянных в 1936-м за отказ выполнять секретное предписание о возможности применения мер физического воздействия к подследственным. Почти целую ночь Богуславский и Токарев читали вслух эти протоколы и пили «во помин», не чокаясь. Артему эта ночь дала больше, чем год уроков истории в школе…
Артем вынул из альбома одну фотографию с надломом и щелкнул ею, как игральной картой, по необъятному ореховому столу:
— Отец… А почему у них лица такие… землистые и непримиримые?
Токарев-старший встрепенулся, оторвался от рюмки, в которой что-то разглядывал, и улыбнулся сыну:
— Нет, просто снимки три на четыре, шесть на восемь — это ж на туаменты. Знал бы ты, как эти строгие человеки любили жизнь, как чудили…
— Чудили ли? — ухмыльнулся Богуславский. — Эти-то вот?
— Але, дети на проводе, — попытался отодвинуть тему Токарев.
— Где дети?!! — поперхнулся последними недопитыми десятью граммами Богуславский. — Нет, а где дети-то?!! Вот это? Это уже не дети, это уже нормальные сволочи… Вась, ты б лучше рассказал наследнику, как надысь с лавсаном материю у жулья подмели…
— Уймись ты, — добродушно налег на плечо друга Василий Павлович.
— Батя, колись! — Артем возликовал и, поддев край отцовского пиджака, игриво перещупывая пальцами материал, приготовился слушать очередную историю, совсем не похожую на «следствие ведут знатоки».
Отец отмахнулся, но Артем наседал:
— Дядя Андрей! — попросил. — Подмогни!
— Отставить! — прихлопнул ладонью по столу Токарев-старший. — Сгоняй-ка лучше… Да найди слезу, не как в прошлый раз — аж волосы потом болели. «Бэхи» — черти, только параграфы штампуют по кельям, а то, что народ левой водкой травят — им до фонаря!
Артем вздохнул — но с ироничным достоинством — и «подорвался» в магазин. Съезжая по перилам (самое главное было — до первого этажа не коснуться ни разу ногой ступенек), он декламировал, словно пионерскую речевку выкрикивал:
— Впереди идет ОУР — вечно пьян и вечно хмур.
Следом движется ГАИ — всюду пьют не на свои.
Позади — БХСС, мягко спит и сыто ест.
А в конце — участковый уполномоченный — всеми…
Артем прервался, налетев на трещину в перилах. Проверил — не порвались ли штаны, потер задницу и со злостью рявкнул-договорил:
— …Задроченный.
В магазин Артем бежал со всех ног, переживая, что без него взрослые начнут говорить про «самое интересное»…
А взрослые, пользуясь его отсутствием, заговорили как раз о нем:
— Слышь, Палыч, а Тема у тебя — успевай только раненых оттаскивать, — убежденно качал головой Богуславский.
— Да вижу, — с чуть деланной досадой согласился Токарев. — Харей, конечно, не показываю, но… Дерзости природной — через край… Ну, да это годы поправят.
— Или вправят, — невесело усмехнулся Богуславский. — Тут либо одно — либо все остальное.
Помолчали. Потом Токарев-старший вздохнул и попытался перевести разговор на другой уровень.
— Знаешь, я иногда жалею, что когда Темка работать начнет, такие, как Женя-физик, Кое-как и Варшава — останутся, конечно, на линиях, но… Но в то же время их как бы уже и не будет.
— Не понял, но тему поддержать попробую, — Богуславский насупил брови, поразмышлял несколько секунд, «догнал» и обиделся за своих «крестников»:
— Ишь, любимчики у него! А Шкварка, а Бултых?!. А… а Губоню — запамятовал?! Да Губоню в Сочи два поста наружки с четырьмя операми водили… Результат: пара срезанных кошельков! В оконцовке — хрен да лука мешок! Губоня за один перегон по два раза в сумки нырял!
Токарев странно покосился на друга и взял его за плечо:
— Да брось ты, Анд рюха… Успокойся… Ты, ты его взял…
— Да я не о том, — отмахнулся Богуславский и замолчал, давя в себе вроде бы давно уже перегоревшую обиду.
Сгустившуюся над столом горечь легко разогнал своим появлением Артем, принесший пару бутылок «Столичной». С сомнением посмотрев на старших, он с видимой неохотой выставил добычу на стол:
— Ежели этого не хватит — тогда не то что волосы потом — и ногти заболят.
— И без сопливых склизко, — Токарев-старший не упустил возможность добродушно щелкнуть сына по носу. — Сбегал — и уже герой? Не по шерстке провели — так уже и взрослых строить? Ты характер-то попридержи, перед людьми неловко — что подумают-то…
— Ничего-ничего, — великодушно прощая Артему лишь намек на раздражение, махнул рукой Богуславский (словно поп из старого кино — грехи отпустил). — Я тоже начинал с «разрешите бегом?») — и тоже не всегда с радостью. Потом оценил. Для самого Черняховского бегал… Это тебе, брат, не кот чихнул.
— А кто это? — спросил Артем, залезая с ногами в старинное кресло. Щеку он подпер ладонью — чтобы слушать было удобнее.
— Черняховский? У-у, брат… Он — такая глыбища. Еще в НКВД начинал работать. Гениальный мужик. Ге-ни-аль-ный. Расскажу потом как-нибудь. Про него по трезвости рассказывать надо. Вот у кого тебе поучиться бы, отец Артээмий.
* * *
…Выдержка из автобиографии Черняховского Георгия Ивановича, написанной в 1983 году по просьбе сотрудников Музея милиции:
«…родился я в голодном 1923 году в Калуге, день и месяц потом уточняли, потому что вышла путаница.
…в 1945 году благополучно (легкое ранение) вернулся с фронта…
…До войны мечтал поступить на юридический факультет ЛГУ им. А.А.Жданова. Мечту в окопах не потерял. Успешно сдал экзамены в 1946 году. Как и многие — учился, работал.
…На третьем курсе по вульгарному доносу подонка Манова И.Ю. (ныне юрист крупного предприятия „Спектр“ — не могу не уточнить) был арестован по ст.58–10 (за язык), осужден на 6 лет и отправлен в колонию.
Восемь месяцев и двадцать четыре дня провел за решеткой. Из них почти семь шел этапом в Нагаево и обратно — удивительно, но разобрались, извинились, реабилитировали, восстановили.
…на бесконечных пересылках и в трюмах, чуть ли не участвовал в сучьей войне… иногда думалось — легче вновь от Луги до Кенигсберга, чем…
…В 1952 окончил университет, попросился в, НКВД. Снова, к моему изумлению, приняли на должность оперуполномоченного Куйбышевского райотдела. Еще силен был закал фронтовика, думал: многое могу исправить…
…В 1954 перевелся в уголовный розыск…»
* * *
Артем хмыкнул:
— А я и так — если научусь половине вашего — генералом буду. Как Черняховский. Он же генерал?
— Кто? — удивился вместо того, чтобы закусить, Богуславский.
— Видишь ли, сын, — Токарев-старший также проигнорировал закуску и сильно втянул в себя воздух ноздрями. — Работенка наша и вышитые звезды — вещи почему-то не очень совместимые.