Охваченный паникой, он бросился назад, внутрь своего двойника. Но ноги слушались с трудом, а сам он, словно младенец, судорожно хватал воздух пересохшим ртом. Каждый такой не то вздох, не то всхлип гулким эхом отзывался в голове. Лаверну стало страшно от собственной беспомощности. Однако, к счастью, он сумел овладеть собой, слегка отдышался и успокоился.
Старик, который до этого цинично наблюдал за его метаниями, неожиданно потерял к нему всякий интерес и, резко повернувшись, растворился во мраке. Колокола умолкли, погрузившись в скорбное молчание, словно больше не видели причин для торжества. Йоркский Минстер посетила смерть, и отныне он осквернен. В нем нет места ничему святому. Кто знает, может, ничего святого здесь никогда и не было.
Без всякой цели, так, на всякий случай, Лаверн подошел к крипту. Он уже знал, что найдет здесь. Железная решетка ворот была на цепи и тяжелом замке. Сквозь нее Лаверн сумел разглядеть ведущие вниз ступени, скрывавшиеся далее в кромешной тьме склепа, этом вместилище праха проклятых и сильных мира сего. Там, под изображением ада и Судного дня, покоились бренные останки убийцы Эдисон Реффел. Это был Томас Норт, рыцарь из Йорка, чья душа покинула тело семьсот восемьдесят восемь лет назад.
Охваченный каким-то тупым ужасом, Лаверн, шатаясь, побрел назад к телу Эдисон, сел рядом и окаменел, не в силах сдвинуться с места. Йоркские "Англиканцы за мир" продолжали свои бдения, но уже иного рода. Теперь они не сводили глаз с убитого горем отца, который, весь забрызганный кровью, сидел на корточках возле тела дочери. Из уважения к чужому горю присутствующие держались на почтительном расстоянии.
Жена преподобного Боба истерично причитала, а ее супруг — слишком перепуганный, чтобы обращать на нее внимание — в ожидании полиции нервно расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину. Его паства, онемев от пережитого, выстроилась, словно на часах. Время от времени кто-нибудь, осмелев, шептался с соседом, и тогда Лаверн, очнувшись на мгновение от ступора, бросал на виновника недобрый, укоризненный взгляд. Было в нем что-то от пса, зорко стерегущего могилу хозяина.
Наконец прибыла патрульная машина. Судя по всему, двое вышедших из нее полицейских, мужчина и женщина, сочли этот вызов очередной пустяковиной. С десяти вечера, когда началась их смена, они уже несколько раз выезжали разнимать пьяные потасовки. Когда полицейские входили в собор, на их лицах не читалось ни заинтересованности, ни служебного рвения. Но когда они увидели сидящего у мертвого тела посреди лужи крови Лаверна, равнодушия стражей правопорядка как не бывало.
— Ни хрена себе! — вырвалось у мужчины.
Услышав это, одна из верующих неодобрительно шикнула.
Полицейские по рации вызвали подмогу, после чего женщина-констебль, невзирая на протесты Боба, попыталась заговорить с Лаверном.
Тем временем словоохотливый Боб обрушил на нее лавину свидетельских показаний.
— Он напал на собственную дочь. Что с ней стало — вы видите своими глазами. Ударил ее ножом и побежал. Я пытался остановить его, но он и меня чуть не убил.
Констебль прикусил губу и покачал головой. Происшедшее с трудом укладывалось у него в сознании.
— Не могу представить себе этого, сэр. Этот парень наш, из полиции.
Боб недоверчиво хмыкнул:
— Верится с трудом.
— Как хотите, но он наш. И на хорошем счету.
— Ну знаете, — мрачно съязвил Боб, — после этого случая он у вас вообще войдет в историю.
Женщина в инвалидном кресле и ее спутник направились было к выходу, однако констебль, памятуя о своем долге, преградил им дорогу.
— Прошу прощения, все остаются на своих местах. Мы будем записывать свидетельские показания.
Прибыло подкрепление. Боб, очевидно, полагая, что и сейчас он самый главный, увязался вслед за полицейскими, ни на минуту не прекращая своих речей.
— Это черный для меня день. Это черный день для Йоркского Минстера. Более того, это черный день для всех церквей нашего древнего города.
Лаверна, который не смог выдавить из себя ни слова, увели в машину и повезли в участок на Фулфорд-роуд. Там его, всего забрызганного кровью, сфотографировали и взяли анализы из-под ногтей. Процедура проходила в тягостном молчании. Затем несколько полицейских в полиэтиленовых перчатках помогли ему снять окровавленную одежду. Униженный и растерянный, в одном исподнем, он сидел в углу комнаты для допросов. Кто-то послал за Этерингтоном. Все надеялись, что тому удастся вызвать Лаверна на откровенность. Этерингтон, в ужасе от происшедшего, однако польщенный оказанным ему доверием, принялся допрашивать собственного босса. Но единственное, что он услышал от Лаверна, это вопрос "Куда дели тело Эдисон?".
Охранник-сержант, угрюмый служака по имени Хэлфорд, согласно инструкциям, занес эти слова в толстый журнал в черной обложке, после чего послал своего помощника, такого же угрюмого типа, только не такого толстопузого, найти для Лаверна какую-нибудь одежду. Констебль вернулся с помятой формой, но Лаверн отказался в нее облачаться.
— Сразу виден уголовный розыск, — съязвил Хэлфорд. — Куда уж! Только мы, работяги, ходим в форме.
Поглядеть на виновника суеты из своего кабинета спустился суперинтендант Рон Весли — самый старший по званию на тот момент. Он знал Лаверна уже много лет и завидовал его успехам. Весли давно в душе надеялся, что этот хваленый супермен чем-нибудь да и запятнает себя. И вот наконец!.. Но, как ни странно, Весли не ощутил особой радости. Свое раздражение он выплеснул на Хэлфорда.
— Джордж, идиот, принесите ему хоть что-нибудь из одежды. Не может же он здесь сидеть вот так, в одном белье.
Хэлфорд рассказал что к чему, и Весли слегка поостыл. Он поднес форму к Лаверну и попытался убедить того одеться. Лаверн же и слышать не хотел, и Весли отстал от него. Потерпев неудачу, он отвел Хэлфорда и Этерингтона в сторону и признался им в своей растерянности.
— Что говорится в инструкции по этому поводу? За что нам браться первым делом? Честно говоря, мне ни черта в голову не лезет.
Весли вопросительно уставился на Хэлфорда.
— А ты что скажешь?
Хэлфорд покачал головой и лишь от растерянности несколько раз фыркнул, как паровоз.
— Насколько я понимаю, прецедента нет, — промямлил Этерингтон.
Весли наморщил лоб.
— Какого президента? О чем ты?
— Прецедента, — четко, почти по слогам проговорил Этерингтон, — то есть раньше не было похожих случаев.
Весли обратил внимание на душевное состояние Лаверна.
— Может, нам вызвать врача?
Полицейские мигом ухватились за это предложение. Еще бы, если они натравят на Лаверна врача, то все подумают, что ими двигало исключительно сочувствие, а не самая заурядная некомпетентность. А до прибытия врача гордость йоркширского уголовного розыска пришлось запереть в следственной камере. С молодой девушкой-констеблем, которую попросили принести Лаверну чаю, при виде знаменитого детектива, сидящего в холодной камере в одной лишь сетчатой майке, случилась истерика, и ее пришлось срочно отправить домой.