Лошадь яростно взбрыкнула, едва не выбросив седока из седла. Однако благодаря сноровке и ласковым словам Принсу удалось успокоить ее. Затем Хьюго мужественно посмотрел на духов, сидящих на деревьях, и прорычал:
— Какого черта?! Что вы здесь делаете? Я не посылал за вами! Убирайтесь прочь!
Вспышка гнева только сильнее разъярила духов. Те из них, кто кружил у Принса над головой, стали издавать громкие, резкие звуки, пронзительно оглашая неподвижный воздух. Заражаясь их настроением, все новые и новые духи, появлявшиеся в небе, начали сталкиваться, ударяясь друг о друга, и вскоре на лошадь и ее всадника в изобилии посыпались истлевшие лохмотья и ошметки разложившейся плоти.
Принс галопом устремился к дому. Оставив лошадь в конюшне, он бросился в часовню, где зажег множество свечей перед образом сэра Томаса Норта и опустился на колени.
Он всегда безжалостно обходился с духами. Теперь они подвели его. Что же случилось?
Принс закрыл глаза и произнес:
— Владыка Печали, Повелитель моей жизни, приди ко мне!
Он ощутил, как на него нисходит благодать, похожая на то сладостное чувство, когда после тяжелой болезни наконец отступает боль. Принс улыбнулся, уверенный в том, что добрый владыка все-таки услышал его зов и спешит на помощь. Он на какой-то миг помедлил, и что-то заставило его бросить взгляд на окно с изображением Судного дня, сквозь которое никогда не проникало солнце. Улыбка погасла на его губах — сейчас сквозь окно светило солнце.
Сквозь стекло хлынули потоки ярко-красного света. В следующее мгновение окно взорвалось тысячью осколков, и в часовню ворвались три охваченные пламенем фигуры. Они сверху обрушились на Принса и подхватили его на руки. Это были духи, которых Хьюго отправил убить Вернона Лаверна. Теперь они пришли за ним самим. Пылая неукротимым холодным пламенем, они стремительно взмыли вверх, унося его с собой через образовавшееся на месте окна овальное отверстие во тьму, из которой не бывает возврата.
Когда три духа унесли захваченную ими добычу к своим товарищам в заоблачную высь, небеса над Эбби-Норт огласились ликующими возгласами. Хьюго Принс не проронил ни слова.
* * *
Изуродованное тело обнаружили на следующее утро на площади Святого Самсона — в той части Йорка, которая когда-то звалась Четверговым рынком. Подобно своему любимому божеству, Принс упал на землю с огромной высоты. Иоланда Хенерберри, которой больше не угрожало проклятие кахуны, сделала чистосердечное признание Линн Сэвидж, подробно перечислив список преступлений.
Личность юноши, убитого в саду Йоркского музея, все еще оставалась загадкой, однако подробности смерти Анджали Датт удалось прояснить благодаря все той же Иоланде. Анджали была одной из учениц Принса и вскоре научилась практиковать отходную молитву и пристрастилась к ритуалу человеческих жертвоприношений. Она имела неосторожность совершить попытку замолить американца до смерти. Результат оказался фатальным для нее самой и ее приятеля.
Иоланда указала полиции местонахождение кладбища животных на территории Норт-Эбби, где сыщики откопали останки нескольких малолетних детей. Среди них нашли и тельце младенца не старше трех месяцев от роду, который, как стало известно из экспертизы на ДНК, оказался бесследно пропавшим сыном Эдисон Реффел.
Все произошедшее имело одно странное последствие. Донна Лаверн, полностью оправившись после своих мучений, увидела снимок мертвого кахуны в телевизионной программе новостей и заявила, что знает его. Однако не как Хьюго Принса, а как Фрэнсиса Кента, богатого и щедрого американца, перечислявшего несколько раз внушительные денежные суммы хоспису, с которым она сотрудничала. Под этой личиной Принс проводил там долгие часы, навещая умирающих, проявляя при разговорах с ними немалое обаяние и сострадание. По мнению Донны, это являлось свидетельством того, что никто, вне зависимости от тяжести совершенных им преступных деяний, не может быть стопроцентно плохим человеком. Однако Вернон Лаверн, зная нечто большее, никак не мог принять такую великодушную точку зрения.
* * *
— Ваш бокал, мадам.
Донна подняла взгляд и увидела Вернона. Тот стоял в дверях с подносом в руках, на котором дымились две чашки с горячим шоколадом.
— Неплохо, — с беззлобным юмором отозвалась она. — Для того чтобы научиться хорошим манерам, тебе понадобилось всего лишь каких-то двадцать пять лет.
Притворно надувшись, Вернон расчистил место на прикроватном столике, поставил на него поднос и подал Донне чашку. Затем, сжимая свою чашку обеими руками, сел на кровать рядом с женой. Она лежала в постели, листая последний номер "Домашнего очага", который Лаверн считал не менее интересным, чем его любимая "Полицейская газета".
— О чем читаешь? О последней модели миксера или что-нибудь о менопаузе?
Донна, смеясь, шутливо стукнула его свернутым в трубку журналом. Сегодня был второй день их отпуска. Вернон взял на службе двухнедельный отпуск, чтобы провести время вместе с женой. Впрочем, не просто время, а то, что несносные руководители бизнес-курсов называют "временем качества". Утром им вместе с Донной предстояло отправиться в поездку в Уэльс и провести уик-энд в обществе Дженифер и их очаровательной внучки. Майкл Беренсфорд — слава Богу! — не смог принять участия в этом мероприятии по причине чрезвычайно плотного графика киносъемок.
Лаверн лежал на кровати рядом с Донной. Они потягивали шоколад из чашек, и Вернон рассказывал жене о своих грандиозных планах на светлое пенсионерское будущее. Вскоре выяснилось, что он тратил свое красноречие впустую: Донна спала. Вернон осторожно взял чашку из руки жены и поставил ее на столик. Затем на цыпочках вышел с подносом в руках из комнаты и выключил свет.
Спустившись в спальню, он направился прямо к шкафчику-бару, распахнул его дверцы и с театральным возгласом восторга, который сделал бы честь самому Майклу Беренсфорду, извлек непочатую бутылку «Гленморандж», которую ему подарили на Рождество коллеги из «убойного» отдела. Год, начавшийся с убийства Эдисон Реффел, оказался для суперинтенданта не слишком радостным. Да, верно, он спас жизнь Кэтрин Хибберт, но на ее лице навсегда останутся шрамы, нанесенные ножом Мертона, и она будет так же страдать от жуткого страха перед снегом и одиночеством. Хотя Лаверн и отомстил за смерть Эдисон, ее сыну — ребенку, которого он обещал отыскать, — сейчас уже ничто не может помочь. Как всегда, победы Вернона Лаверна были омрачены трагическими происшествиями.
И все-таки выпить есть за что. Лаверн уселся в кресло, плеснул в свой лучший хрустальный стакан добрую порцию виски и стал задумчиво разглядывать ароматный «яд». Итак, тост. Тост за то, чтобы больше не было никаких привидений или недобрых предчувствий, никаких путешествий за пределы собственного тела. Пусть карьера закончится так же, как и началась. Пусть он в буквальном смысле снова опустится на грешную землю и станет блаженно скучным прежним Лаверном.
Не успел он поднести стакан к губам, как почувствовал какой-то скверный запах. Лаверн нахмурился, пытаясь вспомнить, откуда ему знаком этот омерзительный запах. Наконец вспомнил, и все тело напряглось как пружина. Он отставил в сторону стакан, шагнул к дверям и, борясь с тошнотой, выскользнул в холл. Здесь пахло еще сильнее. Вернон с отвращением выдохнул, и его дыхание превратилось в туманное облачко. Стояла середина апреля, но в доме все еще было очень холодно.