Я посмотрел на часы, вошел в кабинет и попросил налить мне чаю. У меня еще есть время.
...Мало кто в зале догадывается о том, что я собираюсь сейчас сделать. Я думаю, об этом не догадывается никто. Слишком плавно и логично прошли пять предыдущих заседаний. Первой, кажется, ситуацию поняла Ирина Петровна Ползункова. Она догадалась в тот момент, когда в зал заседания, слегка приоткрыв дверь, заглянули двое приставов. Заглянули и снова прикрыли дверь. Но за дверью не слышалось удаляющихся шагов, что давало Ползунковой возможность безошибочно убедиться в том, что приставы дверью не ошиблись. Они пришли туда, куда им нужно. Ровно в шестнадцать часов.
Ползункова посмотрела на меня и побледнела. У Ирины Петровны такой опыт участия в процессе, что по количеству заседаний она мне даст сто очков вперед. И она все поняла. Не поняла лишь того, почему я собираюсь это сделать.
—...В связи с тем, что, находясь на свободе, гражданин Малыгин Артем Семенович может помешать суду установить истину по делу, изменить ему меру пресечения с подписки о невыезде на содержание под стражей.
И далее – абракадабра из статей, правил обжалования постановления и остальное, что всем присутствующим причин объясняет мало, а вот их последствия сейчас происходят прямо на их глазах и расценивать их двояко не приходится.
Приставы за дверью дослушали мои последние слова и вошли в зал заседания. Малыгин-младший совершенно не понимал того, что сейчас происходит. Приставы надели на него наручники так быстро, что он даже не успел снять с запястья золотые часы, а с пальца – золотой перстень.
– Я разрешаю передать драгоценности и деньги, если таковые имеются у подсудимого, его родственникам.
Встав из-за стола, я вышел из зала.
Я не хочу смотреть ни на одного из тех, кто сейчас здесь находится. Стрельба глазами после объявленного решения или приговора – самое неуместное действие судьи. Решил – объявил – вышел. Все.
Но это не значит, что сейчас я не стану думать об их мыслях и дальнейших шагах. Глупо этого не делать, если ты решил добиться правды.
Как всегда, я чувствую свое одиночество. У всех действующих лиц этого процесса, как и прочих других, своя заинтересованность, совершенно не связанная с желанием установить правду. Я одинок даже в совещательной комнате, потому что знаю наверняка – заседателям глубоко наплевать на то, какой груз ответственности я возьму на свои плечи.
Мое одиночество в том, что взвесить груз на весах стремятся все. Адвокаты, прокуроры, потерпевшие, подсудимые... Они будут толкаться перед весами, уравновешивая груз своими гирями, ругаться и добиваться одного, своего, нужного каждому из них значения.
А я взвалю его на свои плечи. Навсегда.
И будь я проклят, если этого не сделаю. Конечный вес определю я.
Малыгина-младшего можно было и не заключать под стражу. Наш закон таков, что на тех же основаниях, по каким на сына зампредседателя гордумы надели наручники, их можно и снять. Не понять этого может лишь дурак. Мне нужна правда, а узнать ее я могу лишь так. Надев на Артема Малыгина наручники.
Через десять минут он окажется в камере, где его дожидается озадаченный Жора. Если я не ошибся, то одно из недостающих звеньев вплетется в цепь моих рассуждений уже сегодня.
А сейчас мне следует ждать движений сразу с нескольких сторон. Может быть все – от предложений принять в подарок автомобиль до удара кувалдой по голове из-за угла. Малыгин-младший за решеткой – это уже повод посудачить о содержании последующего приговора. И повод предпринять определенные действия.
Едва я успел скинуть мантию и отпустить заседателей, как меня вызвал Николаев. Все как обычно. Не проходит и пяти минут после оглашения мною приговора по какому-нибудь скандальному делу, как на моем столе звонит телефон и после короткой паузы Алла мне сообщает:
– Антон Павлович, вас приглашает Виктор Аркадьевич.
Меня это уже давно не раздражает. Конечно, можно возмутиться или тонко намекнуть Николаеву, что я не обязан давать объяснения по поводу принятого решения. Но есть люди, которые этого не понимают. Причем эти люди – судьи.
– На каком основании вы это сделали?
– На основании того, что я – судья. – Я устало отвалился на спинку стула в кабинете Николаева и, забывшись, вынул сигареты. Опомнившись, спрятал.
Виктор Аркадьевич оценил этот жест.
– Но каковы законные основания?
Он дает мне понять, что предполагает – у меня были иные, то есть незаконные?..
– Совершено тяжкое преступление, санкции по этой статье достигают в максимальном размере десяти лет лишения свободы. – Я не понимал, зачем я это объясняю человеку, который носит мантию. Такого же цвета, что и моя. – Вчера утром, когда я выгуливал собаку, ко мне подъехали люди из братвы и дали понять, что у Малыгина-младшего начались на воле проблемы. Не хватало еще, чтобы в ходе судебного следствия подсудимый пострадал.
Николаев занервничал.
– Струге, вам же известно...
– Да, мне известно, чей он сын. Но я не помню, чтобы в УПК относительно этого делались какие-то ремарки.
– Господи, Струге, вы как пионер, честное слово! – Председатель поморщился. – Вам даже выговор объявить не за что!
– Конечно. В Законе о статусе судей такая мера не предусмотрена...
Он не выдержал:
– А если в СИЗО его не примут? Тюремный врач осмотрит и признает невозможным содержание его под стражей?
– Он выздоровел. Ходит без бинтов. Но если тюремный врач даст такое заключение, то, в соответствии с законом, Малыгин Артем Семенович будет водворен в тюремную больничку до полного излечения. Странно, я думал, вы знаете о такой...
Из разговора я делаю выводы. Первый – Николаев работает на Малыгина. Очевидно, его папа сумел-таки убедить моего председателя. Интересно, что стало предметом торга со стороны зампредседателя гордумы? Впрочем, охватить диапазон возможностей Семена Матвеевича не представляется возможным. Он может все. Второй вывод – поскольку Николаев никогда не пойдет наперекор воле Лукина, значит, Лукин также на стороне семейства Малыгиных. Вот еще одно звено в цепь.
– Скажите честно, Струге, какой приговор вы собираетесь оглашать?
Вот это уже – полная неожиданность. Ни один председатель никогда не задаст такой некорректный вопрос. Это против правил. Если Николаев на это пошел, значит, я на самом деле всех запутал. Что ж, тем лучше.
– Даже не хочется говорить на эту тему. Вы свой кабинет проверяли на предмет прослушивания? Я за девять лет уже два «жучка» у себя обнаружил! Привлекут нас с вами, Виктор Аркадьевич, за нарушение этики судей да за подготовку заведомо неправосудного решения...
– Идите, Струге...
Такую фразу я слышу от каждого председателя суда. Я уже пережил троих, и каждый из них, когда хотел сказать: «Ты дурак, Струге, и взять с тебя, по сути, нечего», всякий раз произносил: «Идите, Струге».