«Вот нуда...» – прошипел про себя Левенец и выдал еще более глупую фразу:
– Я взяток не беру, Антон Павлович. У меня папа в министерстве работает.
Хохот Струге был подтверждением того, что с объяснениями он поторопился.
– А папа-то откуда деньги берет?! – не унимался Антон. – У него же зарплата такая же, как и у вас! Ну, ладно... Я пошутил. Раз папа в министерстве, значит, все объяснимо. Вы меня о чем-то спросить хотели?
Левенец отметил, что каждый разговор со Струге начинается с его унижения, а вместо обиды, которая по всем законам логики должна ослепить его разум, появляется лишь смущение.
– Я все по тому же делу. Делу Решетухи. Я так и не сходил в тот адрес. Посчитал тогда за нарушение общепринятых правил. Вот так.
– Ваше право. А вопрос в чем состоит?
Левенец посчитал возможным сесть рядом и расстегнуть пиджак.
– Я никак не могу понять одной вещи. Почему из квартиры Михаила Решетухи была вынесена лишь часть ценностей. На видном месте остались золотые часы с гравировкой, например. Потом Решетуха заядлый нумизмат. У него огромная коллекция монет. Она также осталась лежать в тумбочке у телевизора, из которой были похищены деньги. А в мебельной «стенке» оказался нетронутым газовый пистолет. Такое впечатление, что с Решетухой поделились, а не обокрали.
Струге пожал плечами:
– Это говорит лишь о том, что у преступника все в порядке с головой и он профессионал своего дела. Все, что вы сейчас перечислили, либо номерное, либо уникальное. «Палево», одним словом. Как только ты появишься в месте сбыта похищенного с именными «котлами» или коллекцией монет, от тебя сразу пойдут такие «блики», что у окружающих начнет рябить в глазах.
– А от золотой цепи весом в сто пятьдесят граммов с подвеской в виде иконы Богородицы «Неупиваемая чаша» блики не пойдут? – справился Левенец.
– «Неупиваемая чаша»? – Струге на мгновение растерялся. – Решетуха алкоголик, что ли?
Настал черед теряться Павлу Максимовичу. Похлопав ресницами, он спросил:
– Он вообще-то стоял на учете в наркологическом диспансере, если верить ответу на запрос следователя. Но с учета снят более пяти лет назад. А... А вы откуда знаете?
– Считается, что икона Божьей Матери «Неупиваемая чаша» излечивает от пьянства. – Антон задумался. – А что еще заявил Решетуха в качестве ущерба?
– Пять тысяч долларов, перстень, двадцать тысяч рублей. Да! Еще он сказал, что у него черепаху украли.
– Чего?! – Антон Павлович покривился так, словно вместо свежего, только что купленного молока ему в стакан из пакета вывалилась простокваша. – Черепаху?
– Да. Каймановую. Знаете, страшная такая.
– А вы ее видели?
– Нет...
– Тогда почему утверждаете, что она страшная?
– Каймановая. Значит, на крокодила похожа, – блистая логикой мышления, заявил Левенец.
– Интересно... Это очень интересно. – Антон закурил сигарету и посмотрел куда-то в сторону. – Только дам вам напоследок, Павел Максимович, еще один бесплатный совет. Если будете заниматься одним лишь делом, вылетите в отставку, как пробка из бутылки. У вас есть дело по обвинению некоего Андрушевича в разбое в отношении гражданина Решетухи. Вы приняли дело к производству?
– Да, но...
– Так рассматривайте его так быстро, как вам позволят участники процесса. И выносите приговор. И пусть он будет законным. А вечерком зайдите, мы с вами поболтаем на одну тему. Значит, каймановая, говорите?
Едва за Левенцом закрылась дверь, Антон снял с телефона трубку. Это был штатный звонок. С прокурором Терновской транспортной прокуратуры Вадимом Пащенко Струге дружил с детства. Так уж получилось, что в эту тесную мужскую дружбу они никого не допускали.
– А я только с совещания вернулся, – сказал Пащенко. – Ты мне не звонил?
Уже почти закончив разговор, когда были перемыты кости всех имеющихся на повестке дня тем, Антон Павлович наконец спросил:
– Послушай, Вадик, у тебя много дел по контрабанде экзотических животных?
– Есть несколько. У Пермякова как раз два сейчас в производстве. А почему интересуешься?
Пермяков – институтский друг обоих собеседников. Вместе учились, вместе работали в транспортной прокуратуре. Восемь лет назад пути-дороги трех однокашников разошлись. Струге оказался в суде, Пащенко занял место прокурора, а Сашка Пермяков остался «важнячить» под его началом.
– И кого непутевые, бессердечные, одержимые бесовщиной иноземцы перевозили в тайниках?
– А-а-а... – Чувствовалось, что Пащенко морщится, как от зубной боли. – Там каждой твари по паре. Змеи в основном. Из Туркмении. Да пара скунсов. Пермяков по незнанию, когда осматривал этих омерзительных дристунов, приблизился и... Короче, неделю потом себя с ног до головы обнюхивал. Говорили же контрабандисты – не лезь, не уточняй их пол, поверь на слово... Пермяков не поверил.
– А черепахи есть?
Нет, черепах не было. Пащенко это помнил точно, потому что еще полгода назад он разыскивал одну из них на Терновском птичьем рынке для племянника. Пащенко там очень хорошо знали в лицо, поэтому все попрятали, а племянник довольствовался синим резиновым мячиком.
– Они, негодяи, торгуют там незаконно! – пояснил Вадим. – Везут зверье вагонами, без прививок, без осмотра, содержат в таких условиях, что эсэсовцы рядом не стояли. Но черепах, тем более каймановых, я не видел. – Подумав, добавил: – Я их вообще в жизни не видел. Саламандру, которую Пермяков оформлял в зоопарк, видел. А каймановую черепаху... Она красивая, Струге? Может, племяшу подыскать?
– Он тебе что, дорогу перешел? Или денег занял, да не отдал?
Пришлось объяснить.
– Так ты говоришь, данные того покусанного «братка» в журнале ветеринарной клиники остались? – вкрадчиво поинтересовался Пащенко, дослушав рассказ друга до конца.
– Я сам видел, как его оформляли. Как жертву. Он, кстати, найти меня пообещал.
– Обещал, значит, найдет, – уверенно заявил прокурор.
Так оно и вышло. В конце рабочего дня, около четырех часов, когда Алиса, почувствовав скорую свободу, стала рассовывать пачки дел в сейф, дверь в кабинет Струге отворилась, и в проеме показалось огромное тело. Яша Шебанин напоминал боксера-тяжеловеса, которому Майк Тайсон прокусил перчатку. Его рука покоилась на груди, подвешенная к шее на пестрой косынке.
– Это... Разрешите? В смысле, войти можно? Можно ненадолго оторвать вас от дел?
Было очевидно, что терновский авторитет давал себе отчет, к кому пришел в гости и с кем разговаривал.
Струге качнул головой:
– Вы три раза спросили об одном и том же. Хотя могли и не спрашивать. По японской философии я теперь отвечаю за всю оставшуюся вашу жизнь.