Струге закончил вешать мантию в шкаф и обернулся. На него смотрели удивленные глаза Пащенко. Смотрели и спрашивали: «Не хочешь поменяться секретаршами?»

– А еще что ты можешь сказать?.. – Антон уважительно прищурился и потянулся к пачке прокурора.

– Накурили... Опять мне Николаев выговаривать будет! Антон Павлович, вы часто в наши пиццерии и «Аллегро-фуды» заходите?

– Что-то не припоминаю, когда был в последний раз.

– Около нас есть такая пиццерия, и я частенько там обедаю. И могу сказать вам, что в обеденный перерыв, то есть в тот момент, когда должен быть час пик, из десяти расположенных там столиков занято максимум три. И это в центре города, то есть там, где пиццерии и подобные забегаловки традиционно пользуются спросом среди преуспевающих клерков, риэлторов и менеджеров. А на окраинах директора держат эти заведения только для того, чтобы платить налоги, выплачивать деньги персоналу и на вопрос «Ты чем живешь?» отвечать: «У меня несколько пиццерий!» За четыре года жизни в Германии даже мой отец, который мог запросто снять с себя рубашку и отдать первому встречному, стал прижимист и научился считать каждый пфенниг. И не уверяйте меня, я вас умоляю, что ваш Франк Бауэр, не продумав каждого своего шага, рванул в Тернов делать бизнес. Немец может не знать российских традиций, но конъюнктуру российского рынка он знает лучше, чем любой терновский барыга!

Пащенко уважительно пошевелил губами. То, что они со Струге хотели превратить в шутку, приняло совершенно неожиданный оборот. Антон же впервые услышал свою секретаршу, произносящую подряд более десятка слов. И неглупых, кстати, слов. Она только что научила двоих опытных мужиков уважать молодость и не только давать ей дорогу, но и изредка выказывать уважение. Антон и раньше замечал у нее под столом томики детективов, но относил это увлечение лишь за счет тяги к таинственному. Сейчас «его» девочка продемонстрировала, что детективы она не просто читает, а может их анализировать и даже давать оценку качеству написанного.

– Очень мило, – пробубнил Пащенко. – Очередная вариация на тему «Чем больше я узнаю, тем меньше я знаю». Не хочешь ко мне, следователем? Зарплата в три раза выше, какая-никакая, а власть...

– Мне и тут хорошо. Не чета вашей власти, – машинально парировала Алиса, посмотрела на Струге, смутилась и принялась листать прошлогоднее дело, которое должна была отнести в канцелярию еще неделю назад.

– Вот тебе и ответ, Пащенко, – вздохнул прокурор. – Где тут толковые кадры подобрать, если они все в судах?

– Не преувеличивай. У нас тут других кадров хватает, не знаем, как их, лукавых да способных, в прокуратуру передать... У меня такой вопрос – а ты Мариноху на предмет совершения этого злодеяния не отрабатывал?

Вадим решительно замотал головой:

– Ты уже спрашивал, и я уже отвечал. Исключено. У него железное алиби. В тот момент, когда у Бауэра наступила смерть, он находился рядом с Эйхелем. Причем со страховкой в плюс-минус один час.

Струге посмотрел на часы.

– А я и не говорил о том, что это он нажимал на спусковой крючок. Бауэр мог везти в Тернов деньги или ценные вещи, и Мариноха мог об этом знать. Теперь, когда уверенность в том, что немец ехал заключить договор на открытие кабачков, пошатнулась, я не исключаю, что тема его приезда была совершенно не та, о которой тебе поведал Мариноха. Он мог не «иметь» алиби, а «зарабатывать» его. И еще один вопрос меня беспокоит. Из всех людей в городе в течение одного дня лишь я и Бауэр поняли, что над мэрией развевается не российский флаг, а сербский. Странно, правда? А что связывает меня и Бауэра? Ничего. Ничего, потому что если бы не рассказ Вальки Хорошева, который я вспомнил совершенно случайно, то Бауэр вообще остался бы самым наблюдательным в Тернове.

– Над мэрией сербский флаг?! – Алиса округлила свои и без того огромные глаза и стала переводить их от Струге к Пащенко. – Это как?!

– Кстати, – не обращая внимания на этот эмоциональный всплеск, сказал Вадим, – Валя Хорошев звонил мне сегодня утром. Хочет встретиться. Узнав, что ты в городе, обрадовался и пригласил нас в ресторан. Это, так сказать, к слову.

– Да ты что?! – рассмеялся Антон. – И когда состоится эта историческая встреча бывших футболистов школьной команды?

– Завтра в восемнадцать у ресторана «Садко», в Кольцово. Я там был разок. Неплохая кухня и вполне культурное обслуживание. Господин Хорошев, судя по его короткому рассказу, при деньгах и при понятиях, так что просит не беспокоиться на предмет роскоши.

Струге удивился и растерянно потер ладонью щеку.

– Слушай, Вадим, Кольцово – это же в двадцати километрах от города... А ты переназначить встречу не пытался? Почему бы ему сейчас не позвонить и не пригласить в «Центральный»? И на предмет роскоши пусть не беспокоится...

– Брось. Парень с головой, значит, знает, что делает. Раз ему удобнее встретиться там, и при этом у нас есть машина, то в чем вопрос? Ладно, ты домой едешь?

– Поехали. Алиса, тебя до вокзала добросить?

– А что она, за городом живет? – спросил Пащенко, когда они вышли на улицу вперед секретаря. – Еще один минус езды на работу при зарплате в две тысячи рублей...

– Ничего подобного. Она живет неподалеку от железнодорожного вокзала в трехкомнатной квартире улучшенной планировки, которую ей, перед отъездом в упомянутый город Дюссельдорф, оставили родители.

Проезжая в машине прокурора вместе с Пащенко и Струге, она, сидя на заднем сиденье, еще раз посмотрела на флаг городской ратуши.

– Я что-то не поняла, – с подозрением промолвила она, потрогав Струге за рукав. – Это была шутка? Какой же это сербский флаг? Красная, синяя и белая полосы на своих местах...

– Да, – ответил Струге. – Только вверх ногами. А это и есть сербский флаг.

Глава 6

Утром следующего дня Игорю Матвеевичу Лукину, председателю Терновского областного суда, позвонил председатель квалификационной коллегии судей и сообщил, что поступили документы из Центрального суда на представление судье Струге очередного, третьего классного чина.

– Что будем делать? – поинтересовался глава квалификационной коллегии.

Лукин ответил:

– Вы коллегия, вы и думайте.

Повесил трубку и задумался.

Противоборство между ним и Струге достигало своего апогея. Собственно, противоборством это можно было назвать с большой натяжкой. Лукин мог раздавить судью в один момент, проблема заключалась лишь в том, что он не знал, как правильно это сделать. На памяти Игоря Матвеевича это был первый случай, когда ему в течение столь длительного времени не удавалось взять верх. Все осложнялось тем, что эти невидимые простому глазу, но очевидные для судейского коллектива схватки до сих пор заканчивались в пользу Струге, причем за явным преимуществом. В данном случае неважно, какой ценой удалось Антону Павловичу сохранить свою судейскую шкуру, важно, что его не удалось свалить самому Лукину.