А теперь нужно связываться с «федералами».
– Сам позвонишь? – спросил Вадим.
– Меня мутит от их уверенных рож... – признался Струге и покривился.
Пащенко позвонил сам. Не успел прозвучать первый гудок, как на том конце вошли в связь.
– Это Пащенко. Ваш опекаемый ищет в городе ту же связь, на которую вас вывел Маркин. Местонахождение этой связи вашему опекаемому на данный момент не известно. Контакт прочный, опекаемый в доверительных отношениях, ведет себя открыто и уверенно.
– Это все?
– Могу румбу с разноцветными мочалками сбацать.
Связь отключилась, Пащенко бросил трубку на диван.
– Уроды моральные. Кем они себя вообразили? Я таких в детстве бил и обеденные деньги отбирал.
– Вот поэтому ты прокурором стал, а они «шифруются».
Вздохнув, Антон поднялся и устало потянулся.
– Поеду я домой, Вадим. Жена пока терпит, но вскоре и она не выдержит. Заберет Рольфа и уйдет к чертовой матери.
– Ну, у твоей тещи она долго не протянет, – возразил Пащенко. – Вернется, она без тебя жить не может. Она любит тебя, Струге...
Кажется, судья впервые в жизни стал свидетелем того, как Вадим себя пожалел. Собственно, и сказать-то на это было нечего. Да, Саша любит Струге и никуда от него не уйдет. Да, Пащенко один, и вряд ли в этом есть его вина. Среди тысяч тех, кого он видит перед собой, он ищет одну, которая смогла бы стать для него всем. Похожую на ту, к которой сейчас так торопился судья. А другая, что Вадим ищет уже много лет, пока ему не встретилась.
Все всегда приходит вовремя к тому, кто умеет ждать...
Антон, боясь пошевелиться, держал на плече голову Саши и смотрел вверх, в невидимый потолок.
Ночь была настолько темна, а Струге лежал так долго, что казалось – он на дне пропасти. И эта пропасть настолько глубока, и рассвет столь не близок... Если бы не Саша, спокойно спящая и умиротворенная близостью любимого человека, впору было представить себя даже под землей. То, что еще вчера было рядом и чем Антон жил, превращалось в мираж, отдаляющийся по мере того, как к нему приближаешься. Прошла неделя отпуска, и она была гораздо тяжелее, чем любой из месяцев напряженной работы. Все началось с приятных посиделок в ресторане, когда судья впервые в жизни нарушил зарок никогда не появляться на людях при обстоятельствах, которые можно толковать двояко. Он ошибся впервые за десять лет службы, но этого «впервые» хватило для того, чтобы поставить свое будущее под большой вопрос.
Осторожно вытянув из-под головы жены затекшую руку, Антон хотел перевернуться на бок и уснуть, однако скоро стало ясно, что сон и он в эту ночь находятся в разных углах спальни. Медленно встав с кровати, Струге накинул на плечи халат и выбрался на кухню. Теперь оставалось лишь поплотнее прижать кухонную дверь, чтобы до Саши не донесся клокот чайника и запах сигаретного дыма.
Нет пытки хуже, чем пытка бессонницей. Ворочаться в постели и думать лишь о том, чтобы поскорее пришло забытье, невыносимо. Вдвойне тяжелее, когда желающий уснуть мозг терзают мысли о завтрашнем дне. Рассматривая узор на обоях, которые они с Сашей клеили четыре месяца назад, когда все было спокойно и размеренно, судья вдруг подумал о том, что ничто на свете не может стоить ладной жизни. Ни эти гонки, в ходе которых он постоянно пытается доказать всему миру существование своей истины, ни продолжающийся бой с Лукиным, где он не может позволить себе прогнуться и размякнуть, ни... Ни сегодняшняя ночь, когда он, лежа рядом с любимым человеком, думает о том, что будет делать завтра. Что случится завтра? Должен ли об этом задумываться честный человек, находящийся в отпуске? Все, что уже целых семь дней должен был делать Антон Павлович, это ловить окуней на Белом озере, встречать зорьку на берегу пахнущей сыростью реки... И еще ходить в поселок за газетами, чтобы, вернувшись в город, не попасть в незнакомый мир, поставленный с ног на голову реформами ЖКХ, УК, УПК и МВД с таможней.
И все! Он не должен размышлять, глядя на эти обои, выбранные Сашей в ГУМе, где находится Седой, предугадывать тему завтрашнего разговора с ним рябого и рассуждать о том, какую гадость опять затевает Лукин, поняв, что попытка с Валандиным провалилась. Зачем ему, здоровому, умному мужику, вставать в три часа ночи с постели, пить этот чай и насыщать уже почти развеявшийся над городом смог своим сигаретным дымом?! Он целую неделю упрямо занимается тем, чем заниматься не хотел, а то, к чему он тянулся, казалось недоступным и преждевременным. Струге уже давно не желал себе сверхъестественного счастья. Он был бы рад, если бы его просто оставили в покое и не мешали работать. Что с того, что он сидит в компании с Седым и пьет коньяк?! На пленке ведь нет кадров, где он помогает ему набивать пулеметную ленту патронами! И на ней не видно, как они с Хорошевым, уединившись в туалете, вгоняют себе в вену дозу из «баяна»! И денег он, судья, от Седого не принимает!
Однако любых двух минут из этой часовой съемки хватит, чтобы лишить Антона Павловича права на дальнейшее отправление правосудия. Правила Системы не позволяют выжить слабым. И лучший пример для аналогии – это сигарета, упавшая из руки курящего в унитаз. Поднять, высушить и использовать ее, конечно, можно, но в мире еще не нашлось ни одного, кто решился бы это сделать. Даже если курильщик стоял не в компании, а один. А почему? Потому что таковы правила. Ошибка не в том, что ты обронил сигарету в унитаз, а в попытке ее оттуда вытащить. Банальные правила игры, четко исполняемые квалификационной коллегией, руководимой несгибаемым старцем Игорем Матвеевичем Лукиным. Человека, который увидел, как из руки судьи выпала сигарета, и теперь с вожделением наблюдающего за каждым последующим движением Струге.
Раздавливая в чашке пакетик «шери», Антон вдруг вспомнил случай, произошедший несколько лет назад. Тогда ошиблась его первый секретарь, Алла. Милая девушка, порядочная до неестественности, она совершила поступок, который никак не соответствовал такому определению. Совершенно несведущая в правилах борьбы в замкнутом судейском круге, не разбирающаяся в тонкостях совершения подлых поступков, она прогнулась в самом своем тонком месте. В порядочности.
Один из известных районных скандалистов написал жалобу на имя Лукина. Собственно, рядовой поступок для человека, живущего судебными тяжбами. Покупается дорогостоящий товар, например женские зимние сапоги итальянского производства (дубленка, магнитофон – неважно что, главное, чтобы «покупатель» знал, как вывести из строя покупку так, чтобы дефект мог быть отнесен за счет изначальной некачественности продукции), спустя неделю от одного из них отламывается руками каблук. Короткая переписка с продавцами, для приобретения доказательств того, что истец использовал все возможности для мирного решения вопроса, и в суде образуется исковое заявление. В ходе тяжелых дебатов судьей выносится законное решение, исполняя которое ответчик возмещает истцу как стоимость товара, так и моральный ущерб. «Покупатель» очень хорошо знает закон в той части, где нужно сделать все возможное, чтобы судья обязательно усмотрел в событии моральный ущерб, поэтому в девяти случаях из десяти такой ущерб четко расписывается в резолютивной части решения. Таких исков у «добросовестного покупателя» по городу около пяти каждый месяц, поэтому вопрос «Чем кормить семью?» перед ним не стоит.