Глядя на побледневшего Быкова, Пащенко в очередной раз беспристрастно отметил, что профессионализм – непропиваемая вещь. Заместитель областного прокурора, «шарящий» в валентности, это вам не… Это вам не за милицией надзирать. Кто знает, что одной фразой Пащенко выдал все свои знания по школьному курсу химии? Один Струге, но тот ни за что никому об этом не скажет.
– Сергей Владимирович, установите все государственные и частные стоматологические клиники, занимающиеся протезированием зубов. Радиус поиска сужается, потому что не все берутся работать с золотом. Он еще больше сузится, если вы определите для себя возраст и пол пациента. Думаю, от двадцати до сорока, и это обязательно мужчина.
Объяснять далее Вадим не счел возможным, потому что если бы он это сделал, то через пять минут сам назвал бы фамилию того, кому Рожин выбил зуб. А тогда зачем носит погоны Быков?
Через минуту ему позвонил прокурор. Вадим отрапортовал, сознательно опустив фамилию потерпевшего, и направился к машине. Быков умный парень и все сделает так, как надо. Это в разговоре с Вадимом Сергей выглядит как первоклассник, но в этом нет ничего удивительного. Кто виноват в том, что Пащенко знает больше, умеет лучше и стал таким неудобным для бесед давным-давно?
А прокурор…
В камере СИЗО задыхается от жары и обиды друг. Он сейчас очень хочет есть, сидит у крошечной «решки», вдыхая полными легкими воздух с улицы. Откуда конвою знать, что у парня нет трети левого легкого? Да и знали бы вертухаи – наплевать им на это.
Сашка сидит, и пока никто не знает, кто его туда упрятал. Жизнь так паскудна, что поручиться сейчас Вадим может только за себя и Струге. Гадкие поступки на глазах зампрокурора совершали такие люди, за которых Пащенко мог поручиться не задумываясь. Но время идет, ума становится побольше, опыт матереет, эмоции притупляются. Рожина убили за то, что он стал лишним в деле Пермякова. Зачем прокурору сейчас сообщать, что Пащенко может назвать фамилию убиенного, даже если в карманах трупа нет документов? Чтобы перед прокурором логично встал вопрос – откуда это известно его заместителю? А если прокурор…
Ерунда, конечно, но профессионализм – вещь непропиваемая. Особенно тогда, когда в вонючей камере сидит друг детства. Друг, который скорее застрелится из табельного «ПМ», нежели возьмет деньги не в кассе прокуратуры, а из чужих рук.
Кормухин из областной прокуратуры прибыл в СИЗО для допроса Пермякова как раз после того, как Сашка доел капусту в мятой алюминиевой тарелке и допил жидкий, похожий на третью заварку чай.
– Хлеб будешь? – Сашка кивнул гаишнику на свой оставшийся после роскошного обеда кусок.
Тот почему-то решительно отказался. И в этот момент в двери заскрипел замок.
– Пермяков! На выход.
– Не колись, – посоветовал гаишник.
Толстяк на нарах, поджав губы, посмотрел на бывшего милиционера, как на дурака, и снова увлекся книгой.
Конвоир терпеливо ждал, пока бывший заместитель транспортного прокурора сполоснет под краном руки, потом шагнул из камеры, давая ему дорогу, и с грохотом захлопнул дверь.
– Расколется, – удовлетворенно заметил гаишник, которому не давала покоя обида за недавнюю трепку. – Прокурорских быстро колят.
Глаза «куриного» следователя повлажнели. Он уже почти закончил обед и теперь сидел между нарами толстяка и беззубым гаишником, теребя в руках полу спортивной майки. Он был в «расколе» уже неделю и сейчас терпеливо дожидался суда, надеясь на его гуманность и жалость. На что надеялся любитель романов, было непонятно, ибо за все время их общего пребывания в камере он лишь дважды перекинулся словом с сокамерником. С этим, от прокуратуры. Разговаривать с остальными он то ли брезговал, то ли считал излишним. Закончив трапезу, все, кроме толстяка и гаишника, полезли на свои места. Первый не вставал с самого утра, вяло пережевывал их с Пермяковым общую колбасу и запивал крепким «Ахмадом», а второй стал собирать посуду. Зануда «прокурорский» утром определил очередь уборки, и выходило, что первым в ней оказался именно бывший владелец полосатого жезла.
Передачи в камеру поступали регулярно, но все они, за исключением пакетов толстяка, доходили до арестантов выпотрошенными. Гаишник, к примеру, точно знал, что жена передает ему «Мальборо» и яблочный джем. Однако в пакете оказывались «Прима» и какое-то прокисшее варенье. На каком этапе перемещения с воли за решетку сигареты теряли фильтры, а джем утрачивал вязкость, оставалось лишь догадываться. Хлипкому следователю из райцентра передач никто не передавал, поэтому с ним делились сокамерники. Точнее – предлагали. Но аппетит у молодого парня был никакой. Он лишь пил и плакал.
Вечером передали пакет и Пермякову. Буженина, сок, «Орбит без сахара» и… «Кэмел». Посмотрев на сигареты, Сашка подавил улыбку. Всю его душу охватило блаженство. Сам он курит «Винстон», Пащенко пользует облегченные «Мальборо». «Кэмел» – сигарету за сигаретой – уничтожает в их компании лишь один человек. Передача в камеру «Мальборо» для Сашки не значила бы ничего. Просто дорогие, качественные сигареты. А «Кэмел»…
Понятно, что это идея Пащенко. Они рядом. Они с ним. Пермяков был уверен, что Струге сейчас расстроен до такой степени, что не способен на мелкие уловки.
Сашка забросил пакет в камерный «телевизор» – полку с продуктами, дрожащей рукой распечатал пачку, вытянул сигарету и с жадностью затянулся. Он никогда в жизни не купил бы крепчайший «Кэмел», но сейчас первая затяжка показалась ему глотком жизни. Они рядом. Они с ним…
Странность хруста сигаретной упаковки произвела впечатление лишь на толстяка. Он с легким удивлением положил на живот книгу и посмотрел на руки Пермякова, снимавшего целлофан с пачки. Остальные не обратили на это никакого внимания. А ведь это очень странно: услышать хруст распаковываемой сигаретной пачки в камере СИЗО. Только последнему лоху не известно, что сигареты в заводской упаковке на тюрьму не передают. Как и колбасу в батоне, которая лежала в Сашкином пакете. Ее режут на куски. А сок в коробке с воли – это просто неслыханная дерзость. Сок в коробке может попасть в руки арестованного лишь из тюремного магазина. Но передача была с воли. Такие вот дела…
Толстяк улыбнулся кончиками губ и… И, как обычно, увлекся книжкой.
А Сашка курил, закрыв глаза, мял в руке шуршащую обертку, и не было для него более приятного звука. Они рядом. Они с ним…
– Пермяков, скажите, когда состоялась ваша первая встреча с Рожиным?
– Моя первая встреча с Рожиным состоялась в то утро, когда он подкинул мне на стол конверт с документами на право собственности на дом в Сочи.
Кормухин поморщился.
– А вот Вячеслав Петрович утверждает, что его предварительный разговор с вами состоялся за три дня до освобождения Кускова.
Пермяков поморщился.
– Тогда о его содержании спросите у Вячеслава Петровича.
Разговор не клеился.
И было вообще непонятно, на какой иной исход рассчитывал областной «важняк». Но на текущий момент это было непонятно только Пермякову.